Аккорд. Роман в трех частях - стр. 18
В то время женская фигура еще виделась мне неразложимой на части, а потому я воспринял ее, как единое, весьма симпатичное целое. И более позднее Гошино замечание: «Ты смотри, чувак, какие у нее ноги! И попа – какая классная попа!» заставило меня лишь смутиться. Сегодня я, умудренный неудачник, извлекаю ее из памяти, прошу не шевелиться и описываю такой, какой она была в первый день нашего знакомства.
Натали находилась в возрасте поздней Нины и была одного с ней роста, к чему мой личный Прокруст отнесся весьма благожелательно. Только абсолютные, не подлежащие переоценке прелести моей Нины не позволяют мне остановиться на достоинствах поджарой Натальиной фигурки. Замечу только, что у пары «Наталия – талия» резонанс не только фонетический, но и эстетический. Ее гладкие ноги на тонких лодыжках имели чистую, волнующую линию. Те же хрупкие, узловатые коленки, и та же манера подталкивать ими сумку. К сему прилагалась разумных размеров грудь.
Дальше начинаются расхождения и касаются они в первую очередь лица (русоголовость я, так и быть, проглочу). Да, миленькое, чистенькое, губастенькое и зубастенькое, но… застенчивой гармонии тонких черт, какой пленила меня Нина, я в нем не разглядел. Впрочем, проглочу и его. Хотя, нет: сначала прожую.
Было в выражении ее лица какое-то раннее женское всезнайство, некая ускользающая от порицания грешность, этакая не по годам портновская цепкость взгляда, редкий, можно сказать, для ее возраста глаз-ватерпас и та же дерзкая, многообещающая, как и у Вальки, искра в глазах. Она смотрела на меня с тонкой, снисходительной усмешкой, как смотрят на маленьких. И конечно же, улыбка. Ею она меня и зацепила. Такова, видно, моя грешная участь: клевать на наживку улыбки. Случайным, необязательным движением она поднесла к лицу руку, и я отметил, что запястья у нее толстоваты, пальцы коротковаты, а ногти розовые и плоские. Впрочем, недостатки ее вполне укладывались в мой похотливый интерес: мне не нужна была вторая Нина, к которой я не полез бы в трусы даже под страхом смерти. Она сказала: «Ну, я пошла!», повернулась и ушла. «Кто это?» – спросил я. «Наташка из 35-го дома!» – был небрежный ответ.
На следующий день я увидел ее на пляже. Она была с подругой (эта точно жила в нашем доме и, как выяснилось, училась с ней в одном классе), и когда подруга ушла играть в волейбол, я, увязая в горячем песке, подкрался и сел рядом. Наталья лежала на спине, прикрыв сгибом локтя глаза и выставив на всеобщее обозрение хрупкие шестки ключиц, два наполовину упакованных любознательных полушария, мягкий, трепетный живот с похожим на нахмуренный глаз пупком, веретенообразные бедра, сомкнутое скрещение гладких ног и ту свою холмисто-ягодичную сакральную часть, что была защищена стыдом и тугими, темно-синими плавками. Испытывая крепнущее волнение в области таза, я не мог отвести глаз от лакомого бугорка. Нет, в самом деле: что за чудное, бессовестное место – пляж!