Агнес из Сорренто. Впервые на русском! - стр. 16

Портрет этого человека, если бы он был нарисован и выставлен в одной из галерей, несомненно, привлёк бы внимание любого думающего человека и внушил бы уверенность, что за этой меланхоличной фигурой скрывается история бурной жизни, какими богата средневековая Италия.

Он слушал исповедь Эльси с естественным превосходством светского человека, который разбирается в жизни, но и с глубоким вниманием, которое выдавало в нём какой-то личный интерес к излагаемому делу. То и дело он беспокойно двигался в своём кресле и прерывал рассказчицу вопросами о подробностях. Его отрывистый резкий голос эхом разносился по тёмной пустой церкви и казался почти загробным.

Когда исповедь была закончена, он вышел из кабины и сказал Эльси на прощание:

– Дочь моя, ты хорошо сделала, что пришла. Орудия сатаны в наши грешные времена искусны и разнообразны, и блюстителям овец Господних не следует спать. Вскорости я призову и испытаю ребёнка, а до того времени я одобряю путь, который ты избрала для неё.

Непривычно было видеть, с каким страхом и благоговением стояла перед этим человеком Эльси, всегда такая бойкая и уверенная в себе. Падре Франческо внушал её почтение скорее своим светским, чем духовным превосходством.

Она давно уже покинула церковь, а капуцин по-прежнему стоял, глубоко задумавшись. Чтобы понять его размышления, нам придётся приоткрыть завесу тайны над его историей.

Внешность и манеры отца Франческо не обманывали: он действительно происходил из очень известного дома Флоренции. Его характер древние авторы определили бы словом «страстный». Казалось, он был обречён на вечные поиски покоя, которого ему не суждено было найти. Ни в чём не зная меры, он рано познал славу, войну и влечение, ошибочно называемое любовью; без удержу потакал своим бесчисленным прихотям и превзошёл в этом даже своих товарищей.

Но в это время волна религиозного чувства – в наше время её назвали бы пробуждением – прокатилась по Флоренции, и в числе других он тоже оказался подхвачен ею. Вместе с толпами итальянцев, он стал одним из слушателей пылкого доминиканского монаха, Джероламо Савонаролы; и там, среди толпы, которая дрожала, плакала и била себя в грудь, тоже почувствовал небесный призыв.

Старая жизнь умерла, зародилась новая.

Современные сдержанность и благоразумие не позволяют даже представить себя всей мощи религиозного пробуждения среди людей столь горячих и падких на впечатления, как итальянцы. Огонь духовного подъёма как ураган нёсся по стране, сметая всё на своём пути. В пылу раскаяния люди опустошали собственные дома, избавляясь от развратных картин, языческих книг, сомнительных скульптур и множества других источников искушения, и сжигали их на городских площадях. Художники, обвиняемые в творении неприличных произведений, бросали в костёр свои кисти и палитры и уходили в монастыри, откуда начинался их путь к возвышенному религиозному искусству. Подобного массового обращения не было в Италии со времён Франциска Ассизского.