Агент на передовой - стр. 37

. Его взгляды менялись? Не было ли у вас ощущения, что он готов сделать некое важное признание? Опять же мне нечем было их утешить. Может, он стал свободнее и разговорчивее, укрепившись в доверии к слушателю, то есть ко мне. Может, со временем я стал более дружелюбной аудиторией, хотя никакой враждебности с моей стороны и так вроде не было.

Но я готов признать: случались у нас за Stammtisch посиделки, когда меня отпускали разные заботы – Стеф, Прю, или что-то начудивший новый агент, или эпидемия гриппа, которая на пару недель оставила нас без передатчиков, – и я был почти весь внимание. В такие минуты я позволял себе поспорить с очередным радикальным утверждением – не столько для того, чтобы его опровергнуть, сколько из желания несколько умерить бескомпромиссный тон Эда. В этом смысле – да… менялись не столько его взгляды, сколько мое отношение – я начал к нему привыкать – и его реакции, готовность иногда, пусть и неохотно, посмеяться над собой.

Но примите во внимание простую вещь, и это не попытка самооправдания, а констатация факта: я не всегда внимательно его слушал, а иногда и вовсе выключался. Если в Гавани была напряженка – а это случалось все чаще, – перед тем как идти за Stammtisch, я обязательно совал в задний карман служебный мобильник и украдкой проверял сообщения, пока Эд разглагольствовал.

А когда его монологи, по-юношески невинные и безапелляционные, совсем уж меня доставали, после прощального рукопожатия я не шел прямо домой к Прю, а выбирал обходной маршрут через парк, чтобы как-то привести мысли в порядок.

◾

И последнее о том, что бадминтон значил для Эда и что он значит для меня. В глазах неверующих это смягченная версия сквоша для мужчин с избыточным весом, опасающихся инфаркта. Для истинно верующих это спорт номер один. Сквош – сплошные муки и страдания. Бадминтон – хитрость, терпение, скорость и невероятные спасения. Выпад из засады, пока волан описывает неторопливую дугу. В отличие от сквоша, бадминтону чужды социальные различия. Ему тесно в рамках привилегированной частной школы. Он далек от теннисного аллюра на открытом воздухе и от мини-футбола. Не начисляет очков за красивый замах. Не прощает ошибок. Бережет твои колени, но, говорят, ужасно вреден для тазобедренных суставов. Он требует более быстрых реакций, чем тот же сквош, и это доказанный факт. Здесь между игроками нет особой душевности, каждый, в общем-то, сидит в своей скорлупе. В глазах других спортсменов мы выглядим немного чудаками-одиночками.

Мой отец играл в бадминтон, когда служил в Сингапуре. Только одиночные партии. С армейскими, со мной. На нормандских пляжах во время летних отпусков. В Нёйи, через бельевую веревку вместо сетки, с фляжкой красного дерева, наполненной шотландским виски, в свободной руке. Бадминтон – лучшее, что он мне дал. Когда меня отправили с вещами в Шотландию, в эту ужасную школу-интернат, я там играл в бадминтон, как и он до меня, а впоследствии я выступал за свой университет. А когда уже служил в Конторе и ждал первого назначения в дальние страны, я подбил своих партнеров, и мы под кодовой кличкой «Диверсанты» бросали вызов новичкам.