Агата - стр. 11
Чай на классическом арабском – «шай». От шипяще-скрипящего «щахи» веяло дремучим провинциальным диалектом. Не желая смириться с тем, что все выученное на классическом арабском теперь можно смело забыть, чтобы ничего не мешало с нуля начать учить йеменский, я тоже попросил «щахи». Худшие опасения подтвердились. Мне действительно подали – точнее, швырнули, как и старухе через весь прилавок – бумажный стаканчик чая.
Я успел выпить две порции очень крепкого, заваренного на душистых специях напитка и нехотя давился третьей, когда в здание аэропорта, беспокойно озираясь испуганными глазами по сторонам, вбежал Миша. Увидев меня, он застыл на месте, почти натурально просиял от радости и, сломя голову, бросился навстречу.
– Андрюха, спасибо тебе, что дождался! – с неожиданным остервенением стиснул он меня в объятьях, хотя никогда ранее в столь бурном проявлении эмоций замечен не был.
– А я-то уже думал – все, конец! – чуть менее возбужденно продолжил он. – Сейчас не найдёшь меня в зале прилета, возьмешь такси и поедешь… Тебя там убьют, конечно же, по дороге, как всегда… И мне – снова выговор!
Я подавился чаем, закашлялся, смял в ладони бумажный стаканчик и швырнул его в мусорный бак – совершенно пустой, поскольку весь брошенный арабами мусор валялся на полу вокруг него.
– Если здесь так опасно, почему ты не приехал вовремя? – спросил я, стряхивая с пальцев капли недопитого чая.
– Да работы много, Андрюх, извини.
– Сегодня же пятница, выходной. Или в арабском мире что-то поменялось, пока я летел?
– Да как тебе сказать?..
– Проспал? – прямо спросил я его.
– Проспал, – виновато сознался он. – Только ты там в посольстве никому не говори, хорошо? Меня консул убьет, если узнает. С дисциплиной у нас в здесь вообще лучше не шутить, а с учетом конкретно йеменских полувоенных реалий и подавно. Впрочем, ты потом сам все поймёшь.
Мы вышли из здания аэропорта и на двух старых, сильно шатающихся и громко скрипящих тележках покатили мои вещи к его машине.
– Нашей с тобой машине, – сразу поправил он меня. – Мы как самые младшие дипломаты будем делить одну на двоих.
Едва начали закидывать коробки в багажник, нас густо облепили худые чумазые дети и с протянутыми вперед ладошками начали шумно выпрашивать милостыню. Самая взрослая девочка, лет девяти или десяти, бойко улюлюкая на частушечный манер, приговаривала в рифму: «У́мми мари́да, а́би ма фи́ш. А́на миски́на, джи́б ли бакши́ш»1. Я зачерпнул в кармане мелочь – сдачу после покупки чая в аэропорту, и уже намеревался вынуть ее, чтобы отдать побирушкам, как Миша меня решительно остановил: