Адам Протопласт - стр. 57
Скорее всего, я просто не был уверен в тот момент, что когда-нибудь у меня появятся собственные дети.
Скорее всего, я на полном серьёзе рассматривал вариант пожизненной холостяцкой жизни как наиболее приемлемый для себя вариант.
Но клятва была произнесена.
И я её не сдержал.
Своих детей я тоже лупил. Порой я прикладываюсь к ним и поныне, хотя сейчас, надо отдать им должное, они дают всё меньше поводов к этому. Я тешу себя надеждой, что лупил и луплю их совсем не так, как это делал со мной мой отец и даже не так, как мать, но факта не изменить – я тоже взошёл на эту зыбкую и сомнительную тропку вакцинации жестокостью.
Особенно часто доставалось старшей дочери, Жене. Младшая, Катя, – она спокойнее и послушнее, а вот старшая себе на уме. Она всё делает назло, словно испытывает мир и меня вместе с ним на прочность.
И я, элемент многовековой биологической цепи со всеми её болезнями и сдвигами, что нисколько меня не оправдывает, терял спокойствие и мудрость, чтобы поркой доказать неразумному ребёнку его заблуждения и собственную правоту.
Но, видит Господь Бог Всемогущий, я никогда не произносил ей подобных слов, что выливал на меня мой отец!
Никогда.
У меня с ней тёплые и дружеские отношения. И мне вовсе не кажется, что я себя обманываю – они действительно такие. Мы друзья и соратники. Однако я не знаю, вынесет ли она обо мне тот светлый образ, что хотелось бы сохранить в ней. Поймёт ли она мои немногочисленные срывы и не затаит ли на меня злобу?
И не напишет ли она спустя тридцать лет роман, повесть или даже эсэмэску, в которой выскажет такие же грозные претензии, какие я высказываю сейчас моему собственному отцу?
Я ко всему готов, всё приму с пониманием и благодарностью. Буду так же кротко и стойко, как делал это мой отец, ловить удар за ударом – реальный и виртуальный. Я абсолютно заслуживаю это.
Мать Павла, безропотное и тихое существо, после избавления от мужа и обретения собственного жилья и вовсе погрузилась в пустынную бестревожность, молчаливую и кроткую. Бестревожность, за которой, на самом деле, стояло полное поражение перед миром и абсолютное смирение с его реалиями.
Таких людей полно. Тихих, с виду спокойных. Безмолвно сидящих в очередях к врачу, смиренно шагающих по самому краю тротуара, молчаливо взирающих на душераздирающие телевизионные новости. Их ничем не удивить, ничем не вывести из себя.
Их невозможно оскорбить, потому что любое оскорбление они воспринимают как данность. Их невозможно обрадовать, потому что они не верят в радость. Они отсекли в этой жизни крайности, как самый верный способ сохранения целостности, и смиренно плывут по течению в ожидании неизбежного распада.