Адам Протопласт - стр. 55
Павел тоже совершил бегство от действительности, дав стрекача от ежедневной проклятой работы в мир спортивных ставок, который пока кормит его. Но это случилось относительно недавно. А от иллюзий он избавляется с раннего детства.
И это не бегство. Это другое.
Я радикально разошёлся с ним в жизненных векторах. Если мой путь можно определить как движение к семье, то его – наоборот. Это несколько странно, потому что маленькая семья Тимохина в его детские годы существовала относительно спокойно, а моя – настолько нервно и злобно, что погружаться в семейные отношения вновь категорически не хотелось.
Тем не менее, каким-то не вполне объяснимым образом я преодолел скорбь и тягостные впечатления детства, сумел создать собственную семью и вполне доволен этим обстоятельством. По большому счёту у меня в жизни не осталось ничего, кроме семьи. Литературное творчество к достижениям и жизненному стержню отнести я не могу. Это слишком зыбкая субстанция.
Наверное, просто-напросто я не столь силён, чтобы отказаться от семейной иллюзии и сохранить внутреннюю целостность без тепла – пусть порой и обманчивого – близких людей.
У Павла другая дорога. Он целостен и сосредоточен. Он спокоен и целеустремлён. Он отметает иллюзии в сторону, как сор.
Он Адам Протопласт.
– Тварь ёбаная! – лупит меня по лицу пьяный отец.
Да, с такими воспоминаниями тяжело вступить во взрослую жизнь гармоничным человеком. От них никуда не убежать и не спрятаться. Они непременно настигнут и раздавят.
Чёрт возьми, что же такого я, двенадцати или тринадцатилетний пацан (вроде бы столько мне было) мог тогда сделать и сказать, что заслужил в ответ столько ненависти, столько животной ярости?
Как типичная жертва стокгольмского синдрома я пытаюсь отыскать какое-то логическое объяснение этим выходящим за рамки здравомыслия действиям человека, породившего меня, как-то даже оправдать его. Но не нахожу никаких объяснений, никаких оправданий. И не чувствую никакой жалости и никакого прощения.
Быть может, лишь одно: он, мой отец, испытал на своей шкуре гораздо больше побоев и унижений, чем я.
Повседневный обиход русской деревни: нищая многодетность и абсолютная бесцеремонность в отношениях с близкими. Порка до посинения, мат до изнеможения.
Зато из таких простых русских деревень (возражает мне сейчас кто-то сбоку и, по всей видимости, это я сам в какой-то язвительной и изощрённо философствующей своей инкарнации) выходили настоящие богатыри. Неподвластные эмоциям титаны, одолевшие Наполеона и Гитлера. Не то что вы, кисейные цуцики современности, только и умеющие, что высирать на страницы детские обиды.