Абрамцевские истории - стр. 30
– Куда, зачем? – уже растерялся Нойман, а глаз, хоть и на пружинке, но заплывать начал.
Далее всё оказалось совсем плохо. Семнадцатый – огромный, горилообразный шар серо-жёлто-зелёно-коричневой цветовой гаммы ловко схватил присосками Ноймана, да так, что вырваться Вольдемар уж точно не мог; что-то спросил у этой выдры, она пропищала, и вдруг он плоскогубцами стал давить пальцы с присосками у Ноймана на левой руке.
– На левой, точно? – переспросил этот семнадцатый у мерзавки.
– На ней, на ней. Она ему мешала в делах, да и присасывается плохо.
– Щас будет присасываться хорошо, – басил семнадцатый, а Вольдемар уже визжал и извивался от боли всем телом и хвостом.
– Ну, понял, как с жёнами вести себя? – спросил вдруг семнадцатый тихо и участливо.
– Понял, понял. Ты мне пальцы сломал, – вопил Вольдемар.
– Ничего, до свадьбы заживут. Ладно, иди, не балуй с молодухой-то. Давайте следующего, – и засветился весь зелёным.
Нойман вышел весь мокрый, с хвоста капало, а мерзавка его, что оказалась непрошено-негаданно женой, видите ли, участливо раздробленную ладонь поддерживала и пищала, что щас придут, она компрессик сделает и ужин даст, её сосед с планеты Земля еды привёз.
Вольдемар молчал, вытирая влагу, что по нему струилась, и думал про себя: «Я тебя, сука, вечером удавлю». А думал, оказывается, зря. Вдруг существо снова его больно ущипнуло, пнуло ногой в коленку и завизжало:
– Я те дам суку! За суку, подлец эдакий, ответишь. Щас же снова идём к семнадцатому.
– Нет, нет, – испугался аж до полусмерти Вольдемар. – Это я-я-я (он стал заикаться) пошутил.
– Ну смотри, прощаю на первый раз. Скоро вечер, щас поедим, гости придут, и поплывём в интим, – и она глупо, прямо как на Руси, где-нибудь в деревне Хотькове, например, хихикнула.
«Хорош интим, а чем?» – подумал Нойман, но промолчал. Пальцы просто-таки ломило, как было больно. Постепенно Нойману становилось жутко.
Еда была подана на розовых же тарелочках, в брикетах, и есть её, как разъяснила писклявая стерва – ныне жена Ноймана, – нужно просто откусывая от брикета.
Вольдемар посмотрел и понюхал. Это было говно, натуральное говно землян, которым они так усердно и успешно покрывают всю свою планету. Вольдемару стало плохо и очень грустно, а так как мысли его читались, то он думать себе запретил и только сказал, что спасибо, мол, сыт, ел недавно, да и рука мозжит.
Супруга его особенного внимания на слова Ноймана-мужа не обратила и с удовольствием съела и свой, и его брикет. Запах был, скажу вам! Но Нойман крепился. Вернее, не то что крепился, он был просто в прострации.