Абрамцевские истории - стр. 2

Он встал у зеркала, спросил: «Что я здесь делаю?» – и выстрелил себе в висок.

Хозяйка квартиры этот факт, правда, всячески скрывала, чтобы не потерять клиентов.

И мне зеркало не ответило. Я плотнее закутался пледом, подошёл к окну. Из носа текло. «Жениться мне надо, вот что», – подумал я, глядя, как в соседнем доме накрывают на стол. Вечерело. Я зажёг настольную лампу и вдруг неожиданно сел за стол, довольно расшатанный моими предшественниками и предшественницами, равно, кстати, как и диван-кровать, так называемый клик-клак, достал черновики каких-то французских бумаг и вдруг начал писать.

Я начал писать рассказы, и так неожиданно и сразу, что первые капли из носа падали прямо на страницы ценнейших для меня произведений. Вот так это и произошло: неожиданно и сразу.

Я решил писать только то, что ясно и реально представлял. А представлял я сейчас, в эту промозглую зимнюю ночь в центре Парижа, занесённый снегом дом в посёлке Абрамцево. И из окна – розовый свет. Розовый – это от абажура. И сугроб снега у окна был немного голубым и немного розовым – это луна и абажур. А раз абажур, то обязательно круглый стол. И на столе – небольшой самовар. А если самовар, то обязательно небольшие вазочки, где и земляничное, и клубничное, и крыжовник – все этого лета, да сваренные по особому рецепту. И чашки белые с голубым с золотым ободком, и уж блюдца все тоже с ободком золотым. А на донышке – знак: «РСФСР Народный Комиссариат Местной Промышленности. Ст. Вербилки». И ещё должны быть над столом две женские руки, не полные, но и не худые (худые женские руки – это или тайная неврастения или просто скверный характер), и чтобы чашка с чаем на блюдце, вам предлагаемая, слегка подрагивала. Это о том говорит, что хозяйка стола (а кто же ещё за круглым столом чай разливает) слегка волнуется. Ну как же. Всё-таки вечер. Зима. Абажур с розовым светом. Потрескивает деревянный дом. Нет, конечно, она, эта прелестная и нежная, уже не в молодости, а просто в некотором возрасте, и, конечно, она должна волноваться. А как же иначе.

Я снова подошёл к окну. Насморк не унимался, оставляя следы на моих литературных творениях.

– Нет, надо жениться, – опять невпопад и неизвестно почему подумал я.

Но можно представить и описать и другую картину. Я ведь начал писать рассказы для своих троих соседей по даче, с которыми вот уже шесть или семь лет коротаю зимние и летние субботние вечера. А картина эта не менее привлекательна и романтична. Стол у соседа тоже круглый. Камин даёт небольшое тепло, но жара нет. На столе – нет, не газета, как вы, читатель, вероятно, ожидаете. На столе и тарелки, и вилки, и ножи – всё как у людей. И ещё на тарелках нарезаны сало с розовой прожилкой, луковица, три дольки чеснока, колбаса телячья и немного сырокопчёной. И только что принесли большую скворчащую сковородку с жареной картошкой. И кастрюльку – в ней сардельки местного, Сергиево-Посадского, производства. Дачники считают, что местные – наилучшие, и покупают только их. Как им объяснить, что содержание сарделек – крахмал, краска, ароматизаторы и наполнители (мяса в сардельках, естественно, никакого быть не может) – везде одинаково и то, что Сергиево-Посадские лучше «Микояновских» – глубокое заблуждение наше, дорогой читатель.