Размер шрифта
-
+

А между тем - стр. 14

Огромное крыло над озером уснувшим

Отбрасывая тень, в безмолвии качнется,

И сгинет черный день, и белый день начнется.

Плывут неведомо куда по небу облака…

Плывут неведомо куда по небу облака.

Какое благо иногда начать издалека,

И знать, что времени у нас избыток, как небес,

Бездонен светлого запас, а черного в обрез.

Плывут по небу облака, по небу облака…

Об этом первая строка и пятая строка,

И надо медленно читать и утопать в строках,

И между строчками витать в тех самых облаках,

И жизнь не хочет вразумлять и звать на смертный бой,

А только тихо изумлять подробностью любой.

А ты в пути, а ты в бегах…

А ты в пути, а ты в бегах,

Ты переносишь на ногах

Любую боль и лихорадку,

И даже бездна в двух шагах

Есть повод вновь открыть тетрадку.


И близкой бездны чернота,

И неподъемные лета

Вдруг обнаруживают краски,

Оттенки, краски и цвета

И срочной требуют огласки.


И, Боже правый, тишь да гладь

Способны малого не дать

Душе гроша на пропитанье,

И дивной пищей может стать

В потемках нищее скитанье.

А листьям падать и кружить…

А листьям падать и кружить,

Им совершать обряд круженья.

Вчера писала: тяжко жить.

Сейчас пишу опроверженье.


Мне лист летит наперерез,

Легко пускаясь в путь далекий,

На приближение чудес

Ловлю прозрачные намеки.


И доказательств не прошу

Иных, чем слабый отблеск лета,

Листвы желтеющей шу-шу,

Живые краски бересклета.

Мы еще и не живем…

Мы еще и не живем

И не начали.

Только контуры углем

Обозначили.

Мы как будто бы во сне

Тихо кружимся

И никак проснуться не

Удосужимся.

Нам отпущен воздух весь,

Дни отмерены,

Но как будто кем-то здесь

Мы потеряны.

Нас забыли под дождем

Мы не пикнули,

Но как будто вечно ждем,

Чтоб окликнули.

Московское детство: Полянка, Ордынка…

Московское детство: Полянка, Ордынка,

Стакан варенца с Павелецкого рынка –

Стакан варенца с незабвенною пенкой,

Хронический кашель соседа за стенкой,

Подружка моя – белобрысая Галка.

Мне жалко тех улиц и города жалко,

Той полудеревни домашней, давнишней:

Котельных ее, палисадников с вишней,

Сирени в саду, и трамвая «букашки»,

И синих чернил, и простой промокашки,

И вздохов своих по соседскому Юрке,

И маминых бот, и ее чернобурки,

И муфты, и шляпы из тонкого фетра,

Что вечно слетала от сильного ветра.

Опять утрата и урон…

Памяти Юры Карабчиевского

Опять утрата и урон,

Опять прощанье,

И снова время похорон

И обнищанья.


От боли острой и тупой

Беззвучно вою,

И говорю не то с собой,

Не то с тобою.


Я говорю тебе: «Постой.

Постой, не надо.

Быть может, выход есть простой,

Без дозы яда»,


Ты мертвый узел разрубил

Единым махом,

В земле, которую любил,

Оставшись прахом.

На крыше – мох и шишки…

На крыше – мох и шишки,

Страница 14