365 дней тоски - стр. 20
День шестьдесят шестой.
– Здравствуйте… меня… меня зовут… а это точно необходимо? – выдавливаю из себя слова, старательно не поднимая головы и всматриваясь в мерзкий рисунок полового покрытия, физически ощущая взгляды неудачников, сидящих по обе стороны и смыкающими круг.
– Да! – блевотный, воодушевленный голос пробирает меня волной презрения к его владельцу. – Это часть лечения! Это составная ВАШЕЙ реабилитации.
– Меня… зовут… – откашливаюсь, чтобы не произносить своего имени. – Да… и у меня депрессия, – замолкаю я, но не мой психоз, который откровенно ржёт и взрывается мириадом пистонов.
«Ну, хорошо, – неуверенно произносит засранец, которому якобы не все равно. – Давайте поаплодируем нашему новому другу – он даже не похож на человека. На нормального человека. Он не выглядит как обыватель… как наполнитель города Грустных на планете Меланхолии… потому что у него нет мешков под глазами… и этот мерзкий, мотивирующий голос…»
– Кто следующий расскажет нам о себе?
Он лыбится так, что хочется врезать ему по зубам.
День шестьдесят седьмой.
Я должен смотреть так, словно понимаю то, о чем твердит белохалатник. Я обязан выглядеть так, словно мне есть дело до его слов и замечаний. Меня склоняют к тому, чтобы быть, как сидящие в этом кругу. Но я не хочу быть, как они, и я не хочу называть своего имени, и до сих пор мне это удаётся. На всех этих собраниях, призванных для открытия себя и рассказов о себе… рассказов… рассказов… я откашливаюсь и выдавливаю сквозь зубы несколько отрешённых, ничего не значащих предложений, но я даю этой нахальной роже во главе терапии то, что он сможет записать в мое дело и быть довольным своими действиями.
«Ешь… жри… давись моей ложью… наслаждайся ей!» – думаю я каждый день в пять часов вечера, соглашаясь с тем, что я пытался покончить с собой… но ни он, ни кто бы то ни было другой не поймёт, что я вновь хочу почувствовать что-нибудь… ХОТЬ… ЧТО… НИБУДЬ!
День шестьдесят восьмой.
«Ладно… ладно… давай заново… я – всего лишь грязь на лобовом стекле вечности. Ведь так? Ведь все то, что я совершаю в процессе своего существования, в конечном итоге – тщетность самого бытия… ведь так, да? И вот теперь ты скажи мне: «Как жить с этим?» Ты можешь возгораться в пламенных речах о моей неправоте, но запомни одно: ты был, есть и всю жизнь будешь бояться, до самого последнего сокращения мышц, в котором ты ничего путного, не считая боли, не почувствуешь. Даже пресловутого облегчения не почувствуешь, ведь твоя… да и жизнь в целом – это НИЧТО!» – вот то, что я хочу сказать на самом деле.