33 несчастья для математика - стр. 2

Интересно, а извиниться потом можно будет? А рассказать про спор?

Пока я жмурюсь, а мозг лихорадочно ищет варианты оправданий, этот… Илья Глебович не имеет таких проблем. Вообще, никаких не имеет, в том числе и тех, что про этику и профессионализм.

Потому что его ладонь ложится на мою талию, притягивая ближе. Потому что твёрдые, холодные губы раскрываются, заставив меня вздрогнуть. И, распахнутые было от неожиданности глаза снова закрываются, потому что он утягивает меня уже в настоящий поцелуй.

В тот, где нет мыслей, нет ограничений, и стеснения тоже нет. Зато есть мои ладони, сомкнувшиеся вокруг его шеи. Есть его руки, прижимающие меня к чужому телу. Есть язык, опытнее которого я ещё не встречала.

И глубокий поцелуй, со вкусом кофе и желания.

— А теперь, Морозова, — ироничным шёпотом, пока я пытаюсь собрать в кучу разбегающиеся мысли, — скажи, что это был спор и, может быть, я даже дам тебе сдать мой предмет.

2. Глава 2. Глебов

Сдать-то дашь, а вот как…

Сдержавшись, чтобы не тряхнуть головой, я отгоняю лишние мысли. Сколько их таких в потоке? Умненьких, скромных, в очках и со школьными хвостами? Гораздо больше, чем уверенных и упакованных двоечниц, вот только все эти вамп никогда меня не привлекали.

Мозг гораздо сексуальней груди третьего размера.

Дана тоже была такая, светловолосый ангел с милым лицом и умными глазами. Нежный, мягкий и насквозь лживый.

Воспоминание об измене, с момента которой не прошло и недели, отрезвляет.

— Спор, — на выдохе признаётся выпускница, отстраняясь и фокусируя взгляд. Всё-таки близорукость. — Илья Глебович, простите, это дурацкая шутка.

Шутка, может, и правда дурацкая, но на месте Морозовой извиняться я бы не стал. Потому что ей понравилось, хотя вряд ли сильнее, чем мне.

— Жень, я перезвоню, — вспомнив о приятеле, я сбрасываю вызов и убираю телефон. Одной рукой продолжая прижимать к груди, стоящую между своих ног, студентку.

Спор.

Нормальная ситуация в этом гадюшнике. За почти десять лет практики бывало и не такое. И мне всё ещё не удавалось понять, кто тупее, студенты или преподаватели — и те и другие стойко держали планку. Вон и группа Морозовой стоит охреневшая у дверей в строительный корпус, а блондинка-заводила, фамилию которой мне даже вспоминать лень, сверлит спину девушки в моих руках нехорошим взглядом.

— Садись, Морозова. — Показательно заправив выбившийся от ветра локон ей за ухо, хмыкаю я. И отклоняюсь, чтобы достать второй шлем.

— Я?!

— Ты, Морозова. — Только отпустив её, разлохматившуюся и разгорячённую после неожиданного для обоих поцелуя, замечаю, что на улице похолодало, и застёгиваю куртку. — Или хочешь вернуться к друзьям? — Последнее слово — с нескрываемой насмешкой.