13 друзей Лавкрафта - стр. 18
«Ни разу не б’ло ни одной женщины по ту стор’ну с тех пор, как ее построили», – булькал со странным акцентом этот Эпплшоу.
«Подумать только», – изумился Китуорт.
«А ты можешь представить себе женщину, – продолжал Эпплшоу, – способную его стерпеть?»
«Нет, – признал Китуорт, – с большим трудом. Впрочем, иные женщины стерпят и побольше, чем мужчина…»
«Как бы то ни было, – добавил Эпплшоу, – он не выносит вида женщин».
«Странно, – сказал Китуорт. – Слышал, его родичи совсем иные».
«Насколько мы знаем, да, иные, – ответил Эпплшоу. – Видал их. Но мистер Эверсли не такой. Он их не выносит».
«Наверно, так же как и собак», – вставил Китуорт.
«Да уж, ни одна собака к нему ни в жисть не привыкнет, – согласился Эпплшоу. – И он так боится собак, что их нельзя пускать внутрь. Говорят, ни одной не бывало там с тех пор, как мистер Эверсли родился. Да уж, и ни единой кошки, ни единой».
Еще я услышал, как Эпплшоу сказал:
«Он построил музеи, и павильоны, и башни – остальное построили еще до того, как он вырос».
Высказываний Китуорта я по большей части не слышал, он говорил очень тихо. Раз только услышал, как Эпплшоу ответил:
«Порою он такой же тихий, как и любой другой человек, – рано тушит свет и спит спокойно, насколько мы знаем. А иногда вот не спит всю ночь, и в каждом окне горит свет… или ложится спать за полночь. Кто дежурит по ночам, не сует нос в его дела, если только мистер Эверсли не подаст сигнал о помощи, что бывает нечасто, не чаще двух раз за год. В основном он такой же тихий, как ты или я, – до тех пор, пока его слушаются. Вообще, нрав у него вспыльчивый. Он тотчас впадает в ярость, если кто-нибудь быстро не откликнулся, и так же выходит из себя, если смотрители приближаются к нему без спроса».
В долгих невнятных шепотках я уловил немногое. Например:
«О, тогда он никого к себе не подпускает. Можно услышать, как мистер Эверсли по-детски рыдает. Когда ему хуже, опять же – по ночам, можно слышать, как он воет и вопит, как заблудшая душа».
Или:
«Кожа чистая, как у ребенка, не более волосат, чем мы с тобой».
Или:
«Скрипач? Ни один виолончелист с ним не сравнится. Я слушал его часами. Впору задуматься о своих грехах. А потом вдруг тон переменится, и вот ты уже думаешь о своей первой любви, и весеннем дожде, и цветах, и как ты был ребенком на коленях у матери. Сердце так и разрывается…»
Важнее всего мне показались следующие две фразы:
«Он не потерпит чьего-либо вмешательства».
И:
«Как он запрется, ни единый замок не тронут до самого утра».
– Что теперь думаешь? – поинтересовался у меня Туэйт.