12 апостолов блокадного неба - стр. 26
И если бы задумка министра Йозефа Геббельса сработала, то уже через пару дней мир бы увидел пропагандистский фильм о врожденной низости людей неарийской крови, дерущихся и убивающих друг друга из-за еды. Для немецких солдат, с которых наши героически сражающиеся воины уже успели сбить спесь, эта кинолента должна была стать поучительным материалом, рассказывающим о том, что у них не должно оставаться места для жалости к такому отребью, потому что противник – не человек.
Выстроенные вдоль загона солдаты, кинооператоры и прежде всего начальство предвкушали удовольствие от зрелища.
– Можно начинать? – услужливо осведомился комендант у надменного офицера.
– Да, давайте, – махнул он перчаткой, брезгливо поморщившись, – не до вечера же тут торчать среди вони и грязи.
Оберштурмфюрер СС Генрих Вальтер кивнул Карлу Бергу, и тот без промедлений передал приказ солдату. Спустя мгновение к загону пленных подъехал грузовик. Подбежавшие охранники открыли грузовой отсек, и… все присутствующие внезапно уловили зовущий аромат свежеиспеченного хлеба, наполнивший воздух. Даже сытые арийцы невольно сглотнули от искушения, ибо этот обволакивающий аромат пьянил их. Он манил и дразнил каждого, кто был рядом…
– Скорее бросайте хлеб этому зверью! – теряя терпение, произнес группенфюрер, вспомнив о горьком пиве, привезенном для него лично из Фрисландии, которое подавали ему вчера на ужин с фламандским тушеным мясом. – Чего вы тянете? Эй, вы! Включайте камеры! Работать! Живо!
Один из охранников, взяв булку, швырнул ее в середину загона. Стоявшие по краям люди во все глаза смотрели на реакцию отчаявшихся. Тяжелая, давящая тишина зазвенела в воздухе, нарушаемая лишь звуками работающих камер. Все боялись не только пошевелиться, но и даже дышать. Собравшиеся «представители высшей расы» в предвкушении кровавого зрелища приготовились фиксировать каждый кадр жестокой бойни между бывшими товарищами по оружию. И тут… произошло такое, отчего даже самым прожженным циникам стало не по себе.
Отделившись от кучки людей, юный член группы подошел к лежавшему на земле хлебу. Опустившись на колени, он бережно взял его и, что‑то шепча, трижды коснулся губами буханки, как будто поклоняясь ей. Затем, поднявшись, исхудавший юноша с трепетом понес драгоценность к ожидавшим его товарищам. Он нес булку с таким благоговением, словно это была святыня. И действительно, для людей, которые находились на чужбине в нечеловеческих условиях, теплый свежеиспеченный каравай стал святая святых.
Подойдя к старейшему из узбеков, юноша с поклоном передал хлеб и отошел в сторону. В мертвой тишине немецкие солдаты наблюдали, как военнопленные, не сговариваясь, расселись в круг и, сложив ноги по-восточному, начали передавать по цепочке крошечные кусочки хлеба. Каждый, получивший свою долю, сперва грел о него замерзшие руки и лишь потом, закрыв глаза от удовольствия, неторопливо съедал его. А после странной трапезы по загону пронеслось таинственное: «Альхамдулиллах!»