1000 не одна ночь - стр. 18
Боже, что они со мной сделают? Неужели меня изнасилуют и убьют, а потом бросят в песках? Невыносимо хотелось пить, жажда сводила с ума и заставляла пытаться облизать совершенно сухие губы. Мне казалось, что, если я еще немного провишу вот так, я не выдержу и умру. И я всеми фибрами своей души ненавидела руку, которая меня цепко держала за шкирку и давила к шее коня.
Словно в ответ на мои мысли мы остановились. Но облегчения это не принесло. Я лишь тихо заскулила от боли в ребрах и во всем теле.
– Делаем привал. Пыльная буря начнется через час.
– Мы бы успели доскакать до Тургада и там встретить закат.
Голос того, кто истязал Слона, я бы узнала из тысячи так же, как и голос того, кому меня подарили.
– Она не выдержит.
– Кто?
– Моя вещь.
– Не выдержит, значит, такова воля Аллаха, брат. Но терять время…
– Я не помню, чтоб интересовался твоим мнением, Рифат. Я отдал приказ сделать привал. С каких пор мы обсуждаем мои приказы?
– Ты это серьезно? На хрен она тебе сдалась? В любой деревне найдется с десяток умопомрачительных шармут[4], готовых ублажить тебя самыми мыслимыми и немыслимыми способами. Это обуза в дороге. Проклятый русский ублюдок специально отдал ее тебе. По сравнению с остальными она какая-то немощная.
– Я еще раз спрашиваю, мой дорогой Рифат – я интересовался твоим мнением о своей вещи? Я просил тебя ее похвалить или раскритиковать? Или ты заделался свахой и выбираешь мне женщин? Отдай приказ разжигать костры и ставить палатки. Ночевать будем здесь, в Тургад поедем утром.
Превозмогая боль, я пыталась правильно понять, о чем они говорят… но разбиралась не сразу, потому что тело ныло настолько нестерпимо, что казалось, я уже полуживая. Бедуин соскочил с седла и стащил меня, как какой-то мешок, подняв за одежду и швырнув на песок. Я на ногах не удержалась и тут же рухнула на четвереньки, стараясь не выть от боли и попытаться встать. Стоять перед ублюдком на коленях мне не хотелось. Но занемевшие ноги меня не слушались, и я падала обратно в песок, а они хохотали – Кадир и этот его прихвостень.
– Извивается, как червяк. У меня б на нее не встал.
– Если у тебя когда-нибудь встанет на мою вещь, я закопаю тебя, как ту русскую свинью, в пустыне с отрезанным членом в зубах.
Кадир продолжил смеяться, а вот его товарищ перестал. Он крикнул другим бедуинам разбивать лагерь.
– Эй… эй ты!
Я замерла и, задрав голову, посмотрела на возвышающегося надо мной бедуина. Он протягивал мне руку, чтобы помочь подняться. Но я не хотела к нему прикасаться. Не хотела никакой помощи, чтобы потом эти же руки резали меня на части? Я бы скорее дотронулась до паука или скорпиона, чем до него. Я все же встала сама, упрямо глядя ему в глаза, которые сузились, и улыбка пропала с очень полных чувственных губ. Он вдруг сделал резкий выпад рукой и стиснул мою шею ладонью.