1000 не одна ночь - стр. 17
– Вот видишь? Это она, сука. Сбежала, шалава такая неблагодарная. Накажи ее, Кадир. Отдай своим людям. Я дарю ее тебе. Можешь ее убить, если хочешь. Она у меня самая ценная из всех, смотри – волосы какие у нее, а глаза? Она на рынке б стоила целое состояние. Только людей моих из-за нее не трогай.
Кадир расхохотался снова, и я вздрогнула теперь уже не только от того, как ужасающе звучал его смех, а от того, как он красив, и в то же время какой первобытный страх внушает одним своим взглядом. Самая жуткая красота из всего, что я видела в своей жизни. Смертельная, ядовитая. И этот черный цвет, только подчеркивающий неестественную зелень его глаз.
– Я бы и сам взял твой подарок… но ты мне угодил. Обычно мне всё продают, обменивают, дают взятку. А вот подарки мне делают довольно редко. Я принимаю твой дар. В обмен на это я не трону остальных шлюх и позволю вам проехать через мои территории. Но твой воин лишится своего достоинства, как я и решил. Я своих приговоров не отменяю.
И зычно добавил.
– Ялла, Рифат!
Раздался оглушительный вой, и я, закрыв уши руками, задрожала всем телом, по щекам покатились слезы. Но вопли и скулеж я продолжала слышать даже сквозь шум в ушах.
– По нашим обычаям оскопленного закапывают в землю. На обратной дороге, если шакалы не обглодают его голову, заберете его с собой.
Его люди засуетились, вскакивая на лошадей, я слышала стоны Слона, тихий плач девушек. Я еще не понимала, что именно только что произошло. Не осознавала, что в этот момент моя жизнь целиком изменилась и уже никогда не станет прежней. Меня больше нет. И шанса вернуться домой у меня тоже больше нет.
Только что меня просто отдали бедуинскому главарю. Как вещь. Так легко, словно я никогда раньше не была человеком. Я так и стояла с закрытыми ушами и зажмурившись, пока вдруг ни почувствовала, как меня подхватили за шкирку и перекинули поперек седла.
Нет, я больше не испытывала ужас… я впала в состояние шока.
У меня отнимались ноги и руки, и казалось, я вся превратилась в сплошной синяк. Каждую кость разламывало на куски, и кожа, где она соприкасалась с седлом, растерлась даже через материю платья. От холода и боли я стонала, но меня никто не слышал. Арабы громко перекрикивались, и топот лошадей заглушал для меня другие звуки. Я не знала, куда меня везут и зачем. Да, я имела представление – кто такие бедуины, но даже подумать не могла, что они такие жуткие. От той жесткости, с которой они изувечили Слона, у меня до сих пор все выворачивалось наизнанку. Я думала – это мирный народ, который сопровождает туристов, поит их чаем и катает на верблюдах. Но не эти звери в черной одежде и с глазами маньяков-психопатов.