100 великих загадок российских городов - стр. 21
– Что вам нужно?
– Павел! – сказал опять голос, на этот раз, впрочем, как-то сочувственно, но с ещё большим оттенком грусти. Я не мог сказать ни слова. Голос снова назвал меня по имени, и незнакомец остановился. Я чувствовал какую-то внутреннюю потребность сделать тоже.
– Павел! Бедный Павел! Бедный князь!
Я обратился к Куракину, который также остановился.
– Слышишь? – спросил я его.
– Ничего, – отвечал тот, – решительно ничего.
Что касается до меня, то этот голос и до сих пор ещё раздаётся в моих ушах. Я сделал отчаянное усилие над собою и спросил незнакомца – кто он и что ему нужно?
– Кто я? Бедный Павел! Я тот, кто принимает участие в твоей судьбе и кто хочет, чтобы ты особенно не привязывался к этому миру, потому что ты долго не останешься в нём. Живи по законам справедливости, и конец твой будет спокоен. Бойся укора совести; для благородной души нет более чувствительного наказания.
Он пошёл снова, глядя на меня всё тем же проницательным взором. И как я остановился, когда остановился он, так и теперь я почувствовал необходимость пойти за ним. Он не говорил, и я не чувствовал особеннаго желания обратиться к нему с речью. Я шёл за ним, потому что он теперь шёл впереди. Это продолжалось более часу. Где мы шли, я не знал…
Наконец пришли мы к большой площади, между мостом чрез Неву и зданием Сената. Он прямо пошёл к одному как бы заранее отмеченному месту площади; я, конечно, следовал за ним – и затем остановился.
– Прощай, Павел! – сказал он. – Ты ещё увидишь меня опять, здесь и кой-где ещё.
При этом шляпа его поднялась как бы сама собою, и глазам моим представился орлиный взор, смуглый лоб и строгая улыбка моего прадеда Петра Великого. Когда я пришёл в себя от страха и удивления, его уже не было передо мною.
На этом самом месте императрица возводит монумент, который скоро будет удивлением всей Европы. Это конная статуя из гранита, представляющая царя Петра и помещённая на скале. Не я советовал моей матери избирать это место, выбранное, или скорее угаданное, призраком. И я не знаю, как описать чувство, охватившее меня, когда я впервыя увидал эту статую. Я боюсь мысли, что могу бояться, что бы ни говорил кн. Куракин, уверяющий, что всё это было не более как сон, виденный мною во время прогулки по улицам. Малейшая подробность этого видения памятна мне, и я по-прежнему утверждаю, что это было видение и всё связанное с ним представляется мне также ясно, как бы это случилось вчера. Придя домой, я нашёл, что мой левый бок положительно окаменел от холода, и я почувствовал некоторую теплоту лишь несколько часов спустя, хотя тотчас же лёг в тёплую постель и закрылся как можно теплее.