Зяблик - стр. 6
Минувшей ночью ей снова почти не удалось поспать. То и дело она вскакивала с постели, выходила на балкон, кутаясь в свой любимый белый плюшевый плед и подолгу смотря вдаль, за линию горизонта. Темное небо над Москвой гипнотизировало ее своей мистической глубиной. Юля думала о чем-то, известном лишь ей одной. Затем ходила по квартире из комнаты в комнату, толком не осознавая своих движений. Потом укладывалась в огромную кровать, слишком большую для нее одной. И тогда ее обуревал сон, похожий на наркотическое опьянение. Она проваливалась в свою глубокую темную бездну, и казалось, что она вот-вот захлебнется и ей никогда уже больше не придется увидеть света. Но она тут же просыпалась, вся покрытая холодной испариной. И тогда Юля повторяла свой порочный круг: балкон – комнаты – постель. Вконец измученная этой дьявольской каруселью, она решила прекратить поиски сна. И стала собирать чемодан.
Найдя с утра на своем балконе неизвестно откуда возникший дождь, девушка извлекла из гардеробной давно забытые красные кожаные брюки и красный дождевик, купленный когда-то в Дохе. Она вспомнила, как была удивлена, узнав о том, что и в арабской пустыне тоже бывает дождь, ведь последнее, о чем она могла подумать, собираясь в командировку в Катар, так это о том, что ей может понадобиться дождевик.
Юля смяла в руке билет на поезд и бросила последний печальный взгляд на свой обожаемый город, бывший ее любимой пристанью, но так и не ставший для нее тихой гаванью. Она окончательно решила ехать и зашла в вагон.
Да, теперь она беглянка. Юля давно свыклась с амплуа вечной странницы, но эта новая роль… Пожалуй, даже для нее это было слишком. А впрочем, как там было, в ее любимом фильме? – «В сорок пять лет жизнь только начинается, это уж я теперь точно знаю!» (прим.: из к/ф «Москва слезам не верит»). А Юле нет еще и тридцати четырех. Значит, у нее в запасе есть еще как минимум лет десять, а то и пятнадцать! Сейчас же все говорят, что качественная продолжительность жизни женщины изрядно увеличилась. Или продолжительная качественность. Не важно, главное, что сейчас и в пятьдесят пять все женщины – еще девочки. Так говорят. Надо верить. Раз говорят, значит, наверное, умные.
А гордость – это не порок. Не порок.
***
Поезд все ехал и ехал. Туда, на юг, где тепло. И природа за окном непринужденно сообщала об этом. Юля вспомнила о матери, и лицо ее на миг просветлело. Почему-то она всегда думала о маме, когда ехала на юг. А ведь ее мать никогда не бывала на юге. Тогда почему? Наверное, просто мама всегда ассоциировалась у нее с теплом и нежностью. Вот и сейчас она была рядом. И так далеко. Отец же, наоборот, почти всю жизнь прожил в Калифорнии. Но у Юли он всегда ассоциировался с севером. С холодом и отчужденностью. Может, потому что это именно он послал Юлю в Миддлберри (прим.: город в штате Вермонт, США)? Вряд ли. Просто она так и не смогла его полюбить. Его чужие холодные калифорнийские руки.