Звонарь - стр. 3
Следующий кандидат произвел еще более тягостное впечатление. Ему пришла в голову несчастная мысль быстрым, отрывистым темпом сыграть обрывки из опереток и кафешантанных песенок. Колокола прыгали, кричали, смеялись, словно их щекотали, спотыкались, как если бы они немножко подвыпили и обезумели. Казалось, что они приподнимают свои бронзовые одежды, танцуя бесстыдный капкан. Толпа сначала удивилась, потом оскорбилась за свои милые столетние колокола. Послышались негодующие, возмущенные крики…
Остальные два кандидата, испугались и отказались. По-видимому, конкурс должен был остаться без результата. Неужели придется отсрочить назначение нового звонаря? Герольд снова появился, вызывая желающих принять участие в конкурсе.
В ответ раздался чей-то голос, из первых рядов толпы, скучившейся перед зданием рынка, поднялась чья-то рука… Через минуту заскрипела старая дверь: человек вошел.
Толпа вздрагивала, беспокоилась, высказывала всевозможные догадки. Никто ничего не знал. Что же будет? Конкурс уже кончен? Понятно, не назначат ни одного из выступавших кандидатов.
Не вызовется ли еще кто-нибудь? Спрашивали, поднимались на цыпочки, толкались, глядели на окно рынка и на колокольню, на лестницах которой не то двигались человеческие фигуры, не то перелетали с места на место вороны.
Еще раз прозвучали три удара большого колокола: традиционные три удара, возвещавшие выступление нового кандидата.
Отчаявшаяся толпа стала слушать внимательней, тем более что на этот раз колокола звучали тихо, заставляя соблюдать безусловную тишину. Слышалась нежная музыка, не чувствовалось слитных или выделявшихся ударов колоколов: это был концерт отлитой бронзы, доносившийся издалека, из глубины веков. Музыка грез! Она неслась не с колокольни – из безграничных пространств неба, из лона времени. Этому звонарю пришло в голову начать играть старинные рождественские песни, фламандские рождественские песни, народившиеся в сердце расы и служащие зеркалом, в котором она узнает себя. Это было величаво и немного печально, как и все, что прошло сквозь горнило веков. Это была старинная музыка, но ее могли понять дети. Это была далекая и смутная мелодия, словно касавшаяся границ молчания, а, тем не менее, каждый воспринимал ее в своей душе. У многих глаза увлажнились: были то слезы или мельчайшие серые капельки звуков, застилавшие их…
Вся толпа всколыхнулась. Боязливая и рассудительная, она поняла развевавшуюся в воздухе темную ткань своих собственных грез, полюбив ее смутный смысл.
Серия старинных рождественских песен кончилась. В первую минуту толпа продолжала хранить молчание, словно души присутствовавших были увлечены в вечность звуками колоколов, бывшими на этот раз добрыми прабабками, спевшими старинные легенды, оборванные сказки, которые каждый мог докончить, сообразуясь со своим желанием…