Звезда над сердцем - стр. 16
По домам ходили вооружённые люди, переписывали жителей. Постучали и к Аускерам. Два наглых и мордатых полицая сопровождали немца в пыльной форме, с усталым равнодушным лицом. Немцу уже надоела вся эта тягомотина, он страдал от жары и постоянно вытирал платком лысину. Полицаи забавлялись.
– Жиды? – хохотнул один.
– Русские, – попыталась соврать мать.
– А соседи говорят – жиды, – рявкнул второй. – Аускеры. Жиды и есть. Пишите, герр Шульц. Юде.
Немец записал. Задал ещё несколько вопросов, потом довольно кивнул. Полицаи пошли в комнаты. Не разуваясь, загрохотали сапогами по полу спальни, детской. Выворачивали полки, сбрасывая на пол барахло Аускеров. Выбирали самое ценное, то, что понравилось. Тащили добычу немцу. Тот кивал, забирая, или отрицательно мотал головой, тогда полицаи распихивали отвергнутое им по своим карманам. Отобрали тёплые вещи, отцовский портсигар, цепочку матери, даже монеты, которые собирали братья.
Через час наконец ушли. Полицаи, хохоча и хвастаясь друг перед другом добычей. Немец молча. Равнодушный чиновник. Высшее существо, разорившее гнездо недолюдей.
В конце августа Полина в последний раз пришла к Курту. Австриец сидел на кухне, курил, смотрел в окно. Полина отскоблила пол, привычно прошлась тряпкой по полкам. Сложила выстиранную одежду.
– Я пойду, господин?
Офицер кивнул, не поднимая на неё глаз. Какой-то он был сегодня странный. Даже не смотрел в её сторону. И курил уже пятую сигарету подряд. Скоро из ушей полезет.
– В четверг как обычно?
Плечи Курта дрогнули. Он с какой-то злостью раздавил окурок в пепельнице, указал на дверь.
– Иди.
Полина ушла. А 27 августа всех жителей Борисова, отмеченных в списках, согнали на окраину города и увели в гетто.
Теснота, голод, страх. Общение с внешним миром запрещено, выход только по спецпропускам, которых почти никому не давали. На всех улицах и воротах висели вывески: «Жидоуски равноваход заборонен».
Повсюду полицаи. Чужие и, что самое страшное, свои. Несколько десятков молодых евреев под командованием Хацкеля Баранского следили за порядком, выслуживались перед новыми хозяевами.
В шесть утра построение на площади. Немцы распределяют серую толпу на группы, полицаи ведут на работы. Никто не знает – вернётся ли он вечером домой. На днях старик Хаим устал таскать обломки кирпичей, присел на минуту. Подошёл полицай, ударил его в затылок прикладом. Старику хватило.
Паёк для работающих – 150 грамм. Для тех, у кого работать нет сил – и того меньше. Никакого мыла, про горячую воду давно забыли.
Немцы приказали сдать оставшиеся тёплые вещи, всё золото и серебро. Угрожали расстрелять сначала 500 человек, потом 1200. А какое золото? Всё забрали ещё в августе.