Звериный круг - стр. 42
– Чего ж раньше не попросили?
– Спроси, если интересно. Только не у меня, а у Дрофы. Может, сыграть с Алоисом хотели. В подкидного.
– Ага, через меня.
– Почему нет? Короче, я сказал, тебе думать. Сторож стадиона – это и деньги, и крыша.
– Алоис мне тоже платит. И кстати, это ведь он устроил меня сюда.
– Значит, тоже имел на тебя виды. Но это их политика, Валя. Их, а не твоя. Тебе в эту мокротень лучше не соваться. Целее будешь.
– Это как сказать… Возможно твои шмурики и списали Алоиса, но я-то его через день вижу. И на ребяток его любуюсь. Бригада там – будь здоров! И гестапо свое имеется. Любого прижмут в случае чего.
– Ловчишь, Валек. Ох, ловчишь! – Чапа покачал головой. – Только на двух стульях не усидеть. Выбирай, пока за тебя не выбрали. Либо Сулик, либо Алоис.
– Советуешь переметнуться?
– Все правильно, сынок. Мы с тобой люди маленькие – те самые, о которых ноги вытирают. Так что не строй из себя девочку. Ты не Труфальдино, чтобы подмахивать двум хозяевам… – Чапа настороженно повернулся. Через раскрытое окно долетело далекое треньканье трамвая. – В общем, я сказал, ты услышал. Дальше решай сам.
– Спасибо, – кротко поблагодарил Валентин. – Я подумаю.
– Думай, думай, – Чапа криво ухмыльнулся. – Только недолго.
– Кстати, – Валентин взглянул на часы, – можешь отправляться домой. Твоя смена уж два часа, как закончилась. А я пока пройдусь по территории.
Уже в дверях Валентин обернулся.
– Гоша не заглядывал?
– Гоша? Это тот мужичонка зачуханный? Вроде нет, не помню. Карбузый заходил, а этот нет. Зачем он тебе?
– Так… Стихи брал почитать, все никак не вернет.
– Чего? Стихи? – Чапа выглядел обескураженным. – Этот чухонец читает стихи?
Не отвечая, Валентин вышел в коридор.
***
«Зачуханного мужичонку» он обнаружил в щитовой. А перед этим еще раз побывал в кладовых, заглянул в пустующий душ. Именно в таких местах Гоша прятался от людей. Забитое существо, вызывающее у одних жалость, у других смех. Костлявый и нелепый, он был обряжен в такую же нелепую одежду: мышиного цвета брюки, боты на металлических молниях, вельветовая куртка времен шестидесятых и лыжная шапочка, не покидающая головы в течение всего года. Разнорабочий стадиона скрывал под ней лысину – главный объект насмешек. «Шмурики, откуда у нашего Гоши плешь? Червонец тому, кто расколется!..» Обычно не раскалывался никто, зато все с удовольствием гоготали. Гоша работал на стадионе уже пятнадцать лет и все это время неизменно числился в категории разнорабочих. Видно, сама природа снабдила его незримым седлом, на которое без конца вползали любители чужих загривков, посылая разнорабочего за пивом и сигаретами, заставляя копать, пилить и красить, под плохое настроение награждая оплеухами и пинками. И Гоша выполнял все безропотно, умудряясь однако сохранять при этом толику достоинства. Он играл роль отзывчивого малого, не желая признаваться ни себе, ни окружающим, что мало-помалу превратился в забитого раба. Именно эта нестыковка кажущегося и реального подтолкнула Валентина взять над Гошей опеку. Опека оказалась обременительной, не раз и не два приходилось разговаривать жестко, и тем не менее от Гоши отступились.