Звери. Во власти порока - стр. 23

Обидно. Сначала один бросает, теперь вот двое хотят сделать меня Отверженной. Я без понятия, что это означает, но в груди поднимается гнев на наглых сволочей. Нет, я не желаю быть им Нареченной и отрастить хвост, но злюсь.

— Ну так, где браслеты? — рычит Адам.

— Да, где браслеты? — возмущенно спрашиваю я.

Мартин и Эмиль переглядываются и не мигая смотрят на меня. Если они сейчас взирают на меня с недовольством и легким презрением, которого достойна непристойная шлюха, то что будет потом? Не знаю, как работает Нареченнось-Обреченность, но она явно крутит мохнатым остолопам мозги. Адам был готов беременную женщину убить. Я почувствовала его намерение умыться кровью бывшей и ее нового хахаля.

— Браслеты будут завтра, — шипит Мартин и переводит взгляд на Адама. — Но мы должны быть уверены, что тебя не переклинит.

— Ради нашей дружбы я буду держать себя в руках, — ехидно отзывается.

— В лапах… — шепчу я.

— А она забавная, — Адам с издевкой посмеивается.

— И ты добровольно наденешь браслеты? — Эмиль с сомнением смотрит на меня.

— Надену, — отвечаю тихо, но твердо.

— А теперь пошли прочь из моего леса, — рык Адама отзывается низкой вибрацией. — Я вам тут не рад.

— Это ты заварил кашу, Адам, — Мартин сжимает кулаки. — Ты ведь мог ее оставить в городе.

— А ты мне не указывай, что делать. За собой следи, — Адам накрывает когтистой лапой мою правую грудь и сжимает сосок.

Меня простреливает легкая искра боли, и я не могу сдержать стон. Эмиль и Мартин с гневным рыком бросаются в кусты на четырех лапах.

— Я слышу твое разочарование, Эни, — горячий и влажные язык скользит по шее и щеке. — Они бы кинулись на меня в моем лесу за Нареченную Волчицу, но не за обычную смертную сучку.

— Почему вернулся?

Стараюсь дышать ровно, что совладать со страхом перед монстром, чья жесткая шерсть щекочет спину. И ко всему прочему Адам возбужден. Я чувствую у поясницы нечто горячее, подрагивающее и скользкое.

— Лес не пожелал, чтобы я его оставил, — зарывается мокрым холодным носом в волосы на макушке, — а я обязан, как Альфа, прислушиваться к его воле.

— А он не желает того, чтобы ты меня отпустил?

— Давай послушаем, — низко и утробно урчит Адам.

Замолкаем, и я кроме хриплого и тяжелого дыхания Адама и шелеста ветра в ветвях деревьев ничего не слышу. Лесу, похоже, все равно на меня, и это неудивительно. Природа всегда была жестока к человеку, как и он к ней. У меня и самой нет к чаще Адама симпатии. У меня к ней страх и недоверие, ведь она связана с Адамом. И это она его породила таким наглым и бессовестным.