Зверь выходит из вод - стр. 3
Он ждал, что она скажет. С тягостным замиранием сердца вот-вот ждал услышать ее неминуемые слова.
Плеск прекратился.
Он неосознанно задергал желваками. Хотелось показным, размашистым жестом закрыть лицо и устало сгорбиться. Но он сдержался.
Знал, что ничего не изменит, а лишь огорчит.
– Я бы ни за что не просила, – начала мать. – Знаю, как ты устаешь на работе. Но у меня никого больше нет, кроме тебя. И попросить попросту некого.
– Я приберу, не переживай.
– Спасибо тебе, – сердечно сказала мать. – Одеться я постараюсь сама, обещаю.
– Хорошо.
Тут же, намереваясь сменить тему, мать весело произнесла:
– Стыдно признаться, этот друг прямо считает себя Ахматовской сиротой. Вернулся он с далеких краев. И, пойми, отказать ему невозможно.
– Это мне завтра после смены надо будет успеть убраться, – проворчал он.
– Тебе вовсе не обязательно… – заторопилась мать, но он перебил.
– Обязательно. Мне будет неприятно, если твой гость придет в сарай.
– Спасибо, – ответила. – Я постараюсь тебе помочь.
– Об этом и речи нет, – твердо сказал. – Я справлюсь. Ничего сложного в этом не вижу.
– Ты же с ночной смены вернешься, уставший. Давай хоть поспишь несколько часов.
– Да, не смею отказать, – улыбнулся.
– Кстати, расскажи, как прошла сегодня смена.
2
Удар вышел скользящим, смазанным. Волосы на затылке были взмыленными, и, ударив, он ощутил на ладони влагу чужого пота. Поморщился и брезгливо вытер об свои санитарные брюки.
– Олежик, тише, – устало прохрипел Михалыч. Одутловатые, обнесенные пепельной щетиной вислые щеки, скорбно оплывшие слизью глаза. Кое-как прилизанные вбок остатки растительности.
Получив подзатыльник, человек дернулся и опасливо пригнул голову. Он с отвращением наблюдал, как капли пота стекают по вые и пропитывают воротник пиджака.
– Фио, – пошелестев бумагами, вздохнул и взялся заполнять историю Михалыч.
– Гречук Степан Федорович, – тихо произнес человек. Это был высокий, сутуловатый и обильно усатый брюнет.
Он и другой санитар, Сережа, переглянулись. Михалыч добродушно хмыкнул. Деловито заполнял пустующие строки. Даже не видя, что пишет доктор, он мог чуть ли не дословно пересказать каждое слово.
– Мовою, значит? Из буржуазных националистов? Бендеровец?
Гречук промолчал.
– Год рождения.
– Сорок другий.
– Полностью, пожалуйста, – надавил доктор.
Гречук послушно отвечал. Тем не менее, он улавливал в его голосе твердые, чуть не нагловатые нотки. Обходительный, внимательный, руки на коленях. Смиренность позы казалась ему показной и лицемерной.
Данный диссонанс выводил его из себя. Хотелось хорошенько треснуть, чтобы зубы клацнули. Он снова оглянулся на второго санитара – и тот понимающе кивнул.