Зверь. Мое наваждение - стр. 44
— Здоровались, Кузьмина. Присаживайся, — Ольга Сергеевна указывает мне на диванчик, и сама садится рядом. — Ты сегодня ела?
— Не помню, — отвечаю честно.
— Нельзя так, — строго произносит женщина.
— Я поем, — обещаю я. — Ольга Сергеевна…
— Помолчи и послушай, — перебивает она. — В жизни бывают такие периоды, когда приходится быть не тем, кем ты являешься на самом деле. Делать что-то, чтобы никогда не сделала при других обстоятельствах.
— Я вас не понимаю, — говоря я, чувствуя, как уверенность в помощи Ольги Сергеевны тает и заменяется тревогой.
— Есения, тобой заинтересовался один из постоянных гостей, — говорит она прямо. — Он предлагает очень хорошие деньги за встречи с ним. Я бы сказала неоправданно огромные. Никому из девочек еще не делали таких предложений.
И тут до меня доходит, на какого рода помощь я могу рассчитывать.
— Это повод для гордости?
— Это возможность решить свои проблемы, — уверенно отвечает управляющая.
Я отрицательно качаю головой.
— Если бы ты знала как много женщин в браке занимаются сексом со своими мужьями без желания и удовольствия, ты бы ужаснулась. Но об этом не принято говорить. Ни себе, ни мужу, ни подругам. Просто ждут, когда мужчина закончит и ляжет спать или уйдет смотреть телевизор, к примеру.
От слов Ольги Сергеевны мне становится не по себе. Она словно рассказывает про нас с Женей.
— Я не смогу, — отвечаю я.
— Сможешь. Ты сможешь помочь Егору.
Мы молчим. Управляющая дает время обдумать предложение, а я понимаю, что соглашусь. Заткну свою гордость и сделаю все, что от меня попросят.
— Кто он, я могу узнать? — спрашиваю едва слышно.
Но ответ мне не нужен. Вслед за звуком открывающейся без стука двери, мои легкие наполняются тяжелым ароматом туалетной воды. Я узнаю этот аромат. Так пахнет порок и предательство.
Я осмеливаюсь поднять взгляд на мужчину. Но Зверь не смотрит на меня, он поправляет часы на запястье и небрежно уточняет у Ольги Сергеевны:
— Она согласна?
— Да, Марк Борисович.
Лишь после слов управляющей он обращает на меня внимание.
— Я жду тебя в десятой, — произносит он, едва мазнув по мне взглядом. Тяжелым и злым. — Сейчас.