Зубы грешников (сборник) - стр. 18
Между тем обретение мира в подробностях влекло за собой не только радости, но и горести и потерю иллюзий. Безудержная эйфория Марата быстро сменилась мрачным разочарованием и унынием. Особенно из-за девушек. Юность нередко выдают угри и прыщи. Девушки просто снесли ему голову. Вместо призрачных нимфообразных порхающих милых созданий – родственниц тропических бабочек – он увидел разнузданных сибирских девок, дефекты кожи, дешевую помаду, тушь, пудру и прочее. Марат был унижен ничтожностью мира, он чувствовал себя уязвленным.
Открытие мира в восемнадцать лет настолько потрясло Маратку, что он понял: мир достоин, чтобы быть запечатленным. И решил стать фотографом. Логично. Он завел себе «Зенит», зарядил пленку и начал всех фотографировать, хотя ему сильно мешали очки. Зашел как-то и к нам в общагу. Был май 1988-го, и мы писали так называемый майский альбом: играя на гитарах «Урал», стучали на коробках, которые заменяли нам барабаны, и орали дикие песни дикими голосами. Среди нас оказались и Вова Джаггер (Медведев Владимир Борисович), прозванный так из-за поразительного сходства с популярным исполнителем, и его жена Женька Бойко. Они были так милы, юны, блондинисты и счастливы, что мне немедленно зажглось их запечатлеть. Схватил Мараткин «Зенит» – выдержка, диафрагма, снято. И забыл об этом.
Вам весело, вы улыбаетесь и не стесняетесь себе в этом признаться, тогда как из белого, сияющего студне-киселеобразного пространства к вам приближается сумрачная фигура Маратки, рассматривающего только что проявленную пленку. Первая пленка представляла собой ровную серую ленту с практически незаметным прозрачным рисунком, но в середине ленты красовался ровный черно-белый квадратик – единственный четкий кадр, замершая фототень юности Вовы и Жени, нечаянно забредшая на негативы того, что снять невозможно, на негативы удивления миром.
Марат стал хорошим, профессиональным фотографом. У меня нет никаких сомнений в закономерности патологии зрения у фотографов. Они все очкастые. Или одноглазые. Или дальтоники. Вот и восполняют «третьим глазом». Фотоаппарат – это отдельная история. Я же вот какой опыт поимел с Мараткиного открытия. Несколько дней подряд, для эксперимента, я носил специальные очки, совершенно черные и плотно прилегающие к лицу. В них были сделаны узкие прорези, сквозь которые я видел лишь ничтожную часть обычного мира, да и то подвергнутую сильнейшей дифракции с интерференцией. Проходил я в них несколько дней, снимая лишь при наступлении темноты. Когда я наконец снял очки, то испытал сладостное и удивительное состояние. Мир, который меня привычно окружал, вдруг оказался лишь чередою ширм. Подул ветер, упали ширмы, и открылся огромный мир, незнакомый, приятно пугающий и манящий. Эйфория, сатори