Зуб Дракона - стр. 32

– А чего ты сюда эту железяку приволок? – Мампель ткнул во мраке рукой в мой пулемёт. – Не мог, что ли, на хребте оставить?

«Вот, ещё один артист, – подумал я и принялся пролазить руками в лямки вещмешка, – артист в труппу Орлова, чтобы погулять по Панджшеру без патронов и без оружия».

В головах у людей происходило что-то непонятное для меня. Очень непонятное. За время Панджшерской операции душманов из Рухи и окрестностей выбили. Но, они вернутся. Обязательно вернутся. Возвращаться будут не плотными колоннами с развёрнутым флагом, но будут просачиваться мелкими группами. При этом, когда начнут – не скажут. Что ты будешь делать, если сейчас столкнёшься с такой мелкой группой? Вот выйдут против тебя пять-шесть рыл с автоматами, а ты с босыми руками, и что ты будешь делать? Может быть, автомат с собой носить?

Мампель с Буриловым помогли мне подняться с карачек с вещмешком на горбу и отправили наверх. А сами сказали, что им тут тяжело дышится. С дыхалкой что-то сделалось. Они остались на склоне, а я полез на хребет. Когда снова вкарабкался на площадку, то обнаружил на ней Хайретдинова, Бендера, Манчинского, ну и, понятное дело, Орлова. Почти сразу же за мной поднялись: Серёга со своим ночным биноклем и Азамат с противотанковым гранатомётом. Поднялись, легли на траву пластом. Бендер с Хайретдиновым уже отдышались. Уже курили.

– Манчинский, люди все? – Хайретдинов прятал в руке горящий окурок.

– Нет, тарищ прапорщик.

– А какого хера ты здесь?! Я тебя где поставил? В замкЕ! В замыкание я тебя

поставил.

– А чего они, да?

– Сейчас пойдёшь у меня их собирать! И рацию мне сюда! Понял?

Когда мы вышли из Рухи, рацию нёс Хайретдинов. Свой вещмешок, и рацию. Потом, где-то на середине подъёма, он очень вымотался, снял с себя радиостанцию. Непонятно, как он продержался так долго без смены. На одном из привалов Хайретдинов снял с себя рацию, приказал Бузрукову снять с себя вещмешок, патроны и сухпай, разделить между оставшимися бойцами, а у него, у Хайретдинова, забрать рацию. Она была тяжёлая, как моя доля. Потом, в ходе подъёма, Бузруков и Манчинский попеременно несли: то рацию, то вещмешок. Один отдавал другому рацию, забирал у него на свою спину вещмешок.

– Рация здесь, товарищ Прапорщик. – Сквозь хрип лёгких Серёга едва выдавил из себя слова. – Бузруков с рацией прямо под площадкой. Сейчас поднимется.

Хайретдинов, стоя на четвереньках, свесился за край площадки и негромко позвал в темноту:

– Бузруков!

– Я. – Отозвался Бузруков чуть ли не в самое лицо прапорщика.

– Так какого хрена?! – Прапор протянул вниз руку. – Держи! Залазь давай. Остальные где?