Зуб Дракона - стр. 29

– Это ты себе в задницу вколешь, когда тебе бошку оторвут. – Объяснил Хайретдинов Бурилову.

Тогда Бурилова пробило просветление. В просветлённом состоянии он высыпал в ближайшую к нему ямку 10 таблеток пантацида из упаковки. Таблетки булькнулись в воду, опустились на дно. Они не стали шипеть, подпрыгивать, растворяться. Утонули и утонули. Тогда Бурилов пятернёй помешал воду в ямке, как ложкой в стакане чая. Со дна ямки пошла густая глинистая муть.

– Обеззараживальщик хренов! – Возмутился Олег, дал Бурилову звонкого подж… под зад, короче, шлёпнул Мишку боком полусапожка и пошёл к соседней ямке. Попил, наполнил флягу. Расстегнул гимнастёрку, начал пригоршнями плескать себе за ворот воду. К купающемуся Олегу подошёл Мишка Мампель. Он отстал от всей группы и только теперь доковылял тяжелыми шагами по тропе. Мишка скинул вещмешок на землю, подошёл к Олегу:

– Герасимович, подвинься!

Олег разогнулся. Удивлённо посмотрел на Мампеля.

– Ты что, олень?! Вон ещё ямка. Иди, умывайся.

– Ага. А вдруг там мины?

– А я для тебя минный трал, что ли?!

– Подъём! – Хайретдинов поднялся на ноги. Потянул на себя свой вещмешок. – Выдвигаемся.

Всё так просто. Подъём и выдвигаемся. И как описать, что обозначает для солдата это слово – «Подъём». Это не просто – «встань» или «вставай». Это – встань, выдвинься на покрытую скалами гору, пойди на подъём и сдохни там от жары и перенапряжения.

Мы были солдаты. Мы встали и пошли. Солдат всегда должен вставать и идти, даже если больно и, если тяжело. У Родины должны быть солдаты. Сегодня – это мы.

До Зуба Дракона мы в тот день не дошли. Мы дохли на подъёме, падали, умирали, но снова и снова, вставали, упирались ногами и руками во вздыбившуюся землю. Мы обливались потом, у нас тряслись колени и подламывались ноги. Целый день такой пытки кончился тем, что из-за горы Шуфайи-Бала выскочила темнота и застала нас на самой крутой части подъёма среди огромных скал.

Солнце опустилось за хребет на западе, жара спала. Вроде бы, пришло небольшое облегчение. Но сразу же за этим облегчением начало быстро темнеть. Тропу мы потеряли. Каждый лез по склону на четвереньках, как по пожарной лестнице, такая была крутизна склона. Ночевать на таком склоне было опасно потому что ночью перестанешь себя контролировать и покатишься кверху тормашками в Мариштан. Каждый из нас кряхтел, хрипел, лез на карачках наверх. Каждый из нас тяжело дышал, а на горбу у него колыхался неподъёмный вещмешок.

Хайретдинов поднимался первым. Он забрался на торчащий из склона валун, сел на него верхом, ткнул пальцем в первого, кто оказался на склоне рядом. Ближним оказался я. Хайретдинов ткнул пальцем мне в грудь: