Зовите меня Джо - стр. 79
– Только не к Линдгрен, – простонал Вильямс. – Они же с Линдгрен… того…
– Больше нет, – возразила ему Глассголд. – Она тоже от него устала. Еще до аварии. Нет, она рассмотрит все справедливо.
Глассголд помогла Вильямсу одеться, и он, прихрамывая, побрел вместе с ней и Реймонтом на офицерскую палубу.
Встречавшиеся им по пути люди провожали троицу любопытными взглядами и принимались гадать и расспрашивать друг друга, что же такое стряслось. Если кто-то отваживался обратиться с вопросом к Вильямсу и Глассголд, Реймонт тут же затыкал любопытным рты. Люди отвечали ему возмущенными взглядами. Добравшись до ближайшей кабинки интеркома, Реймонт набрал код старшего помощника и попросил ее зайти в кабинет.
Кабинет представлял собой не слишком обширное, но довольно-таки солидное помещение, предназначенное для конфиденциальных переговоров и всяческих отчитываний по службе. Линдгрен сидела за письменным столом. В лучах флуоресцентных ламп волосы ее отливали холодным, металлическим блеском. Она была одета в форму. Подчеркнуто официально она предложила Реймонту говорить, после того как все расселись.
Он вкратце изложил суть случившегося и закончил словами:
– Я обвиняю доктора Глассголд в нарушении медицинских предписаний, а доктора Вильямса – в оскорблении офицера службы порядка.
– Оскорблении действием? – уточнила Линдгрен.
Вильямс заерзал на стуле.
– Нет, мадам. В оскорблении словом, – ответил Реймонт и, обернувшись к химику, добавил: – Считайте, что вам повезло. Из психологических соображений мы не можем устраивать судебного разбирательства, которое в иных обстоятельствах непременно повлекло бы за собой оскорбление действием. Но если вы будете и дальше так себя вести, суда вам не миновать.
– Достаточно, констебль, – оборвала его Линдгрен. – Доктор Глассголд, не будете ли вы так добры и не изложите ли о случившемся со своей точки зрения?
Биолог все еще с трудом сдерживала гнев.
– Я признаю себя виновной в нарушении правил, – решительно тряхнув головой, ответила она, – но требую, чтобы меня освидетельствовали – да и не только меня. Устав это допускает. И требую, чтобы было учтено не только мнение доктора Латвалы, а совета офицеров и моих коллег. Что касается драки, Норберт был попросту спровоцирован и стал жертвой грубой жестокости.
– Вы что скажете, доктор Вильямс?
– Ума не приложу, как это я до сих пор терплю ваши идиотские прика… – выпалил американец, но, взяв себя в руки, продолжил более спокойно: – Прошу прощения, мадам. Тонкостей космического законодательства мне никогда не удавалось упомнить. Я считал, что лучшая наша опора – это доброта и здравый смысл. Может быть, Реймонт и прав, так сказать, с практической точки зрения, но я живой человек, и от его тупых методов меня уже тошнит.