Зов. Антология русского хоррора - стр. 31

Надежды на спасение таяли с каждым новым днём. Погода оставляла желать лучшего, посылая то ледяные ветра, поднимающие густую позёмку, то метели, в круговерти которых каждому из нас чудилось всякое: нелепые бочкообразные фигуры, увенчанные пятиугольной плоской головой, тянущие к нам свои руки-щупальца или нечто бесформенное, лживое и потому невероятно опасное, ползущее из мрака, окутавшего остатки древнего города. Нам стало не до сбора материала, не до наших важных изысканий. Единственное, чего все мы желали ‒ убраться поскорее восвояси с этого островка и постараться забыть всё, что нам тут открылось. Хотя, возможно ли вообще когда-нибудь такое забыть?

Минуло около двух месяцев с ухода Шульца и Хансена и того момента, как мы перестали выходить на связь с базой. Наши надежды на спасение таяли с каждой бушующей метелью, с каждой пляской Aurora borealis в тёмных небесах. Отчаяние и страх сломили все преграды в наших головах, сделали нас восприимчивее к зову. Или же близость города Древних усилила призыв, идущий из холодных глубин космоса? В ясные ночи, глядя на сияющую надо мной Полярную звезду, я задаюсь множеством вопросов. Почему она неизменно светит над нами? Случайно ли это? Не оттуда ли прибыли в этот мир когда-то Древние Старцы? Не потому ли до сих пор звучит этот зов, что в нём сокрыто то, что было доступно лишь их пониманию, а мы ‒ лишь жалкие букашки, что стремятся за ним так же бездумно, как мотыльки на пламя свечи?

Я продержался дольше всех и в итоге остался совсем один на этом небольшом камне среди льдов и снегов. И я уже не надеюсь на спасение. Его нет и не будет! Ни для меня, ни для кого-либо ещё из живущих на этой земле, если то зловещее, что обитает в руинах города, когда-нибудь найдёт способ вырваться на поверхность. Я держусь из последних сил, не желая уподобляться тем безумцам, что неделю назад вдруг стали похожи на кукол, которых за невидимые нити дёргал кукловод. Обезумев все разом, они ходили вокруг лагеря, иногда воздевая руки в небеса, к пляшущим пурпурно-красным сполохам, раскачивались, потом замирали, будто бы окаменев на час, а то и более. Я не выдержал и малодушно скрылся в палатке, делал записи в тетрадь, а с улицы доносились иногда бессвязные выкрики моих товарищей, утративших контроль над собой. Нет, я не надеялся привести членов группы в чувство. Одному мне не под силу было справиться с толпой безумцев, не стоило и думать о таком. Я писал так долго, пока у меня не стали слипаться глаза. Тогда я позволил себе остановиться и передохнуть. И когда я, после короткого, полного тревог и страхов сна, вышел из палатки наружу, моему взору представилось ужасающее зрелище.