Зоопарк на тринадцатом этаже - стр. 14
А в утреннем ярком свете я рассмотрела, что на спинке мышонка пробивается тёмная шёрстка… Так вот оно что! А мы-то думали, Панга, что ты его отсидел! Прости, Панга, наше невежество.
Так они и жили. Каждый день Пинга выдавала Панге по мышонку. Панга был горд и счастлив. Он просто сиял! Деревянная ложка больше не разрушала его блаженства. Днём Пинга, покормив детей в соломенном гнезде, прибегала в травяное гнёздышко к Панге – покормить малыша, который сегодня гостит у папы. А на ночь забирала его в большое гнездо…
Когда Панга ел, и ел ли он вообще, оставалось неизвестным. По крайней мере, никто из нас не видел его за этим занятием. Ему было решительно не до этого! Он то вылизывал мышонка в травяном гнёздышке, то сидел на вершине соломенного гнезда, охраняя его, когда Пинга уходила к поилке, или отсыпалась где-нибудь в уголке. Да, он давал ей отдохнуть. Она, бывало, спит, а он сидит на вершине соломенного гнезда, и чуть только услышит какой-то писк – тут же юрк внутрь и давай их всех ласкать, вылизывать – только чтобы не пищали, чтобы дали Пинге отдохнуть. Такой удивительно заботливый мышонок. Такой удивительно любящий муж. Вылижет, успокоит детишек – и опять сидит на вершине гнезда. На страже семейства. Огромные тёмные глаза горят любовью.
Дни шли за днями, и вот уже толстенькие мордашки ещё слепых мышариков стали появляться в многочисленных окошках соломенного гнезда. И настал день, когда первый серенький мышарик на некрепких ещё ножках, покачиваясь, вышел из родного гнезда и, шажок за шажком, потопал, потопал по бескрайнему простору маленького, но такого огромного для него вольера… «Началось!..»
А вот уже и остальные посыпались из гнезда, как фасолинки из стручка. Впрочем, они уже были покрупнее фасолинок, скорее как крупные бобы, серенькие и чёрненькие. Ни одного беленького, как Пинга. И ни одного в пятнышках, как Панга. Только у нескольких на тёмном лбу – белая чёрточка. Очень красиво.
С каждым днём мышарики становились всё активнее. И настало время, когда Пинге уже не было возможности уйти в уголок и там отоспаться. Детки находили её повсюду! Ещё незрячие, они бегали за ней по всему вольеру. И только настигнут её – тут же присасываются. Бывало, она идёт, а они гроздью висят у неё на животике, дрыгают отчаянно ногами и жадно сосут, сосут, растут, растут…
Смешная и трогательная картинка того времени: сидит Пинга посреди вольера, грызёт сухарик, а по вольеру в поисках вожделенной мамочки топает мышонок. Ещё незрячий. Дотопал до кончика её хвоста. Нащупал, потыкался мордочкой, усиками, удостоверился, что это именно мамин хвост – и… пошёл по нему, как по канату. Вслепую, наощупь – как заправский цирковой артист! Дотопал до Пинги и – брык на спину, ножками дрыг-дрыг – и въехал к ней под мягкий животик, туда, где вкусно. И – присосался. А она продолжает себе грызть свой сухарик…