Золотой Сын - стр. 74
– Юлиан, в отличие от тебя, был настоящим мужчиной, Карнус.
– Ой, ну-ка объясни, что ты имеешь в виду! – смеется Карнус, которого явно позабавили мои слова.
– В мире убийц добрым быть куда сложнее, чем злым. Хотя какое нам с тобой до этого дело – такие, как мы, просто проводят время в ожидании неминуемой гибели.
– И в твоем случае она не заставит себя ждать, – кивает на мое лезвие Карнус. – Жаль, что ты не воспитывался в нашем доме. Нас учат владеть лезвием раньше, чем читать. Отец приказал нам самим изготовить себе лезвия, дать им имена и спать с ними вместе. Возможно, тогда у тебя и были бы шансы…
– Интересно, а кем бы стал ты, если бы отец научил тебя чему-то еще?
– Я такой, какой есть, – отзывается Карнус, подхватывая с подноса очередной бокал. – И за тобой послали именно меня из всех братьев и сестер, потому что в этом деле я лучший.
– Почему? – спрашиваю вдруг я.
– Что – почему?
– У тебя есть все, о чем только можно мечтать, Карнус. Богатство. Власть. Семеро братьев и сестер. Двоюродных даже не знаю сколько… Племянники, племянницы… Отец и мать, которые любят тебя… Тем не менее ты здесь надираешься в одиночестве. По ходу пьесы убиваешь моих друзей. И смысл твоей жизни состоит в том, чтобы прикончить меня. Почему?
– Потому что ты нанес оскорбление моей семье. Никому не позволено оскорблять дом Беллона и оставаться в живых.
– Значит, все дело в гордости.
– А что у нас есть, кроме гордости?
– Гордость – лишь бесполезные крики, заглушаемые шумом ветра.
– Я умру, – тихо произносит он, качая головой. – Ты умрешь. Все мы умрем, и Вселенной нет до нас ровным счетом никакого дела. Что нам еще остается, кроме как пытаться перекричать ветер? Мы так живем. Идем по жизни. Стоим перед тем, как пасть. Вот видишь, в мире нет ничего ценного, кроме гордости, – говорит он, окидывая взглядом зал. – Гордости и женщин!
Оборачиваюсь в ту сторону, куда смотрит Карнус, и внезапно вижу ее.
На фоне золотого, белого и красного выделяется ее черный силуэт. Словно темный призрак, она выплывает из лифта на опушке искусственного леса, закатывает сияющие глаза, презрительно искривляет губы в усмешке, заметив, как все с недоумением взирают на ее траурное платье. Черный цвет, цвет презрения ко всеобщему веселью золотых. Черный, как и надетая на мне военная форма. Вспоминаю тепло ее тела, озорные нотки в голосе, запах ямочки прямо под затылком, ее доброе сердце. Я настолько заворожен ее красотой, что не сразу замечаю ее кавалера.
А когда замечаю, думаю, что лучше мне этого не видеть.
Рядом с ней стоит Кассий.