Золотой дождь - стр. 9
– Но почему вы их хотите всего лишить? – спрашиваю я.
Мисс Берди отпускает мое запястье и трет себе глаза.
– Ну, это очень личное, и я не хочу пускаться в подробности.
– Довольно справедливо. А кто получит деньги? – спрашиваю я, внезапно опьяняясь властью, только что дарованной мне: написать магические слова, которые обыкновенных людей превратят в миллионеров. Я улыбаюсь ей настолько же тепло, насколько и фальшиво.
– Еще не решила кто, – отвечает она задумчиво и оглядывается вокруг, словно играет в какую-то игру. – Я не уверена до конца, как ими распорядиться.
Ну хорошо, а как насчет того, чтобы мне миллиончик? Скоро «Тексако» предъявит мне судебный иск на четыре сотни. Мы прервали переговоры, и меня уведомил об иске их поверенный. Да еще хозяин дома, в котором я живу, предупредил, что выселит меня, так как уже два месяца я не плачу за квартиру. А я сижу и болтаю о том о сем с самым богатым человеком, которого я когда-либо встречал и который, может быть, недолго проживет, но пока вальяжно размышляет, кто получит ее деньги и сколько.
Мисс Берди подает мне лист бумаги, на котором аккуратно узкой колонкой напечатаны имена, и говорит:
– Вот этих внуков я хочу оделить, они еще меня любят. – Она прикрывает ладошкой рот и наклоняется к моему уху. – Даю каждому по миллиону долларов.
Рука у меня дрожит, пока я царапаю что-то в своем блокноте. Блеск! Так вот просто, одним росчерком пера, я создал на бумаге четырех миллионеров.
– А что с остальными? – спрашиваю я шепотом.
Она резко откидывается назад и произносит:
– Ни гроша! Они мне не звонят, никогда не посылают ни подарков, ни открыток. Вычеркнуть их.
Если бы у меня была бабушка, стоящая двадцать миллионов, я бы каждую неделю посылал ей цветы, через день открытки, шоколадки по дождливым дням, а в ясные – бутылку шампанского. Я бы звонил ей каждое утро и два раза перед сном. Каждое воскресенье я сопровождал бы ее в церковь и сидел с ней рядышком, держа ее за руку во время службы, а затем мы шли бы на завтрак плюс ленч, а потом на аукцион, в театр или на выставку картин, и вообще к черту, к дьяволу, куда только бабуся ни захотела бы. Я бы о своей бабушке позаботился. И я уже подумываю о том, чтобы начать делать то же самое для мисс Берди.
– О’кей, – говорю я солидно, словно не впервые занимаюсь составлением завещаний, – ничего для ваших детей?
– Я уже сказала. Абсолютно ничего.
– А можно спросить, чем они перед вами провинились?
Она тяжело вздыхает, словно сил у нее больше нет, и глазеет по сторонам, как будто ей очень не хочется мне ничего рассказывать, но затем опирается на локти и приступает к повествованию.