Размер шрифта
-
+

Золотой братик - стр. 17

Дай согрелся внутри, улыбнулся им всем, будто они могли его видеть. Они все крупные, красивые и умные, он среди них – заморыш, по какой-то ошибке попавший в ясли вместе с ними. Пусть они шумят, сколько им нужно. Он всегда гордился, когда в лагере они выигрывали у других во всякие игры. Да и радовать их легко всякой ерундой, и секреты они хранят крепко. Он сам – вообще их общий секрет. Потому что если взрослые проведают про всякие его мелкие чудеса и фокусы с синим огнем, то они его куда-нибудь заберут. И для ребят чудеса кончатся.

У Амеши были ясные зоркие глаза сигмы. Она пробегала к соседней двери, разматывая ярко-красный шарф, мельком скользнула взглядом по двери Дая. Дай отпрянул. Потом снова тихонько посмотрел – Амеша стояла прямо перед его дверью и, увидев его в щелку, растерянно шепнула:

– Змеюшка… – и закричала: – Змейка! Ребята, Змейка здесь! – распахнула дверь, схватила Дая, вытащила в яркий коридор и мгновенную тишину, затеребила: – Дайка! Дайка-Змейка, где же ты был?

Они налетели холодной румяной кучей, закричали, затеребили; ласковые девчонки трогали лицо, гладили и тискали, кто-то несильно и часто хлопал по лопаткам. Дай обомлел. Что это они так? От них пахло снегом и синим зимним воздухом, и – мятными конфетами. Смеялись и толкались. И вдруг притихли. Перестали теребить. Сережка растерянно взмахнул руками:

– Дайка, не плачь! Что ты ревешь-то?

Дай испуганно схватился за мокрое лицо – он плакал и не заметил?!

– А мы думали, что ты плакать не умеешь, – тихонько удивилась одна из двойняшек.

– Где же ты был?

– Сказали, тебя забрал кто-то самый главный…

– Ну что ты молчишь?

– Тебя правда царь Венка забирал? Зачем?

– Дайка! Дай?

Дай торопливо вытер глаза, хотел им все, все рассказать – потому что кому же еще? Скорей – но слова провалились в жуткую холодную пустоту там, где рождается голос. Изо рта вырвался лишь свистящий сип. Еще попробовал – ни звука. И он как-то сразу понял – все, непоправимо. Голоса нет и не будет. И шепота не будет. Ни губы не шевелятся, чтоб говорить, ни там ничего не происходит, где связки… Ребята стояли, не шевелясь. Глаза у всех стали темными и жутковатыми. Дай схватился за горло. Где голос? Он попробовал еще заговорить, но только зря хватал и жевал, давясь, воздух. Свет померк и лица ребят начали таять. Тогда он испугался еще больше и каким-то чудом взял себя в руки. Выпрямился и почти спокойно пожал плечами. Ребята замерли и не шевелились. И на эту нестерпимую тишину прибежали воспитательницы:

– Что тут у вас стряслось?!

Дай стоял прямо, даже голову не опускал, только, как днем у Артема, вцепился крепко в жесткий подол. Почему-то казалось диким, что на нем все то же вчерашнее праздничное платье. И еще казалось, хотя вокруг и теснились ребята, что он стоит где-то в ледяной пустоте. Что – ни с кем никогда не говорить больше? И даже с Юмом? И с Артемом?

Страница 17