Золотое пепелище - стр. 8
К тому же, поскольку до места прописки новому участковому ехать не менее чем полдня в один конец – прямой электрички нет, – Шурику в качестве служебной площади выделили целый флигель с отдельным входом, причем непосредственно в отделении милиции.
Отделение, как же.
Позорище. Таких, поди, и за Уралом нет. То ли курятник, то ли конюшня, то ли вообще лабаз с прорубленными окошками – это неведомо. Ясно одно: срублена эта дурацкая изба из самого бросового материала, причем еще до войны, скорее всего, и Первой мировой, сильно пострадавшая в Гражданскую и недобитая в Великую Отечественную. Перед прибытием нового сотрудника ее наспех подконопатили, выгнали пауков и мышей и между рамами напихали свежей ваты. Кровать вот эту приволокли, с панцирной сеткой, снабдили подушками, накинули расшитое покрывало поверх злющего колючего одеяла, на самую холодную стену натянули коврик с павлинами – и на этом успокоились.
Самый большой враг Шурика не обвинит его в избалованности, но все-таки: изо всех углов дует, по ногам тянет сыростью так, что без валенок не ступишь, и пауки, которых вроде бы разогнали, вновь качаются на окошках. Что до мебели, то и она спартанская, не забалуешь: суровая тумбочка с коваными петлями, оббитая жестью по углам, шифоньер с перекошенными дверьми, книжная полка, стол, на нем чайник и спиртовка. И нужник – как выйдешь, сразу за угол, у старой яблони. Робкий намек на душ был встречен грубым смехом: колодец в конце улицы, общественная баня – в поселке в двух остановках на электричке.
Хорошо, еще до зимы далеко, есть шанс, что до того времени он освоит эту вот печь, вмурованную в стену. Первая попытка ее растопить привела к тому, что народ набежал с баграми, решив, что пожар. Из-за нечищеного дымохода дым валил столбом.
Человек не блоха, ко всему привыкает. Вот и Чередников на второй день уже вроде бы смирился.
Только просыпаться под вопли чокнутых пернатых, а потом и завывания молочницы – поистине тяжкое испытание.
Теперь и сугубо городские вопли о «тряпье-берем» и «точить ножи-ножницы» вспоминались с ностальгией. Оказывается, у всех эти татар-тряпичников-точильщиков, у цыган, оравших под окнами: «Хозяй, старье кидай!», были такие сказочные, богатые голоса, ну хоть сейчас в Большой театр. А тут…
– Молок-а-а-а-у, кому молока-а-а-у!
Чередников, застонав, рухнул обратно на кровать, прикрылся подушкой и притаился. Все-таки суббота, не умирает крохотная надежда на то, что хотя бы сегодня эту Анну Степановну пронесет мимо. Чем черт не шутит: подумает, что к маме уехал еще в пятницу или удалился на секретное специальное задание?