Золотое пепелище - стр. 28
Капитан Макаров приказал:
– Прекратить словоблудие. Отвечать толком: по каким, вашу мамашу, признакам ты опознал в обгоревшей тряпке детский мешок для сменки? Написан номер школы? Фамилия ученика? Вышиты инициалы?
Да, тут что-то Чередников недоработал. Он поперхнулся, смутился и признался, что нет.
– Написано было «Рига», и просто кулиска такая пошита, и продет шнурок…
Капитан взбеленился не на шутку:
– Знаю – не знаю! Утверждать, что мешок используется для сменной обуви школьника, можно лишь тогда, когда он обнаружен у школьника, а внутри – эта самая обувь! А Каяшева модистка была! Портниха то бишь! Она могла в мешке этом хранить нитки, лоскут, сухари, что угодно! Детей не было в доме. Ты со своими ценными замечаниями знаешь, куда пойдешь, прямо сейчас и с песней?!.
«Нет, это никакой не Порфирий Порфирьич, это уже целый Рогожин или кто там из неуравновешенных у Достоевского, – размышлял Саша, смиренно уронив голову и кивая. – Вот сейчас он меня убьет, закопает и будет по-своему прав».
Немедленному смертоубийству помешало появление свидетеля: Пал Палыч Волков, завершив раздачу автографов, незаметно приблизился и теперь тихонько стоял в сторонке, не вмешиваясь. По всему судя, поджидал окончания воспитательного процесса.
– Я на пенсию собрался, – непонятно кому пожаловался капитан Макаров, – доработать бы спокойно. А тут эва, вынесли сюрпризец на рогожке… Вы вот дедукцией трясете, а что с покушением на дачу… а кстати, вот, товарища Волкова?
– Все в порядке, – кротко вступился тот, – мы до несчастья как раз с товарищем лейтенантом осмотрели мои помещения, и я официально готов подтвердить отсутствие всяческих претензий. Все хорошо, ничего не пропало. И, вообще, по сравнению со случившимся это такая чушь и ерунда. Вы, товарищ капитан, можете смело забыть про казус с дачей. А вот если не возражаете, я еще немного поговорю с товарищем участковым персонально?
– Да бога ради, если не брезгуете, – великодушно разрешил Макаров, отталкивая от себя вялого Чередникова.
Актер без церемоний взял Шурика под локоток и отвел в сторону.
– Пошли, проветришься.
…Они сошли с Лесной улицы, миновали центральную, углубились и миновали лесополосу. Некоторое время они шли в молчании; Чередников, сам не имея никакого желания говорить – да и рот пока опасался открывать лишний раз, – видел, что товарищу артисту есть что сказать, причем именно ему. Но тот пока выдерживал паузу, надо думать, по учению Станиславского.
Наконец вышли на берег водохранилища. Тут не было ни песка, ни полого спуска в воду, сами склоны были укреплены колотым острым гранитом, по которому нельзя было пройти, не порезав ног. Поэтому тут не было ни нянек с детьми, ни купальщиков.