Золото шаманов - стр. 8
Чтива было много, но на Руси им растапливали печи. Поэтому сейчас находка берестяного свитка – событие. Однако же мне повезло. Я отряхнул трубку от земли и бережно упаковал в полиэтиленовый мешок, чтобы не рассохлась раньше времени и не потрескалась. Кора хорошо сохраняется в условиях постоянной влажности, которые было необходимо ей обеспечить. Разворачивать свиток буду дома. Теперь появился повод туда спешить.
Через пятнадцать минут я уже заводил мотор. К счастью, палатку я не ставил, поэтому возиться со сборами не пришлось. Покидав в багажник инструмент и посуду, я сел за руль и включил фары. Сумерки сразу превратились в непроглядную темень. Да и пусть их! Дорогу я знал достаточно хорошо, чтобы не тыкаться с выездом из леса.
Мне не терпелось вернуться домой. Очень хотелось заняться свитком. Судя по его величине – это самая большая из когда-либо найденных новгородских берестяных грамот. Интересно, сколько она может стоить?
Я постарался припомнить любителя подобных уников среди своих знакомых, но не сумел. И тут же усмехнулся, поймав себя на корыстных думках. Вот что значит кладоискатель: сразу стал прикидывать, кому продать. Да зачем мне теперь это нужно? Денег у меня хватает, могу позволить себе самостоятельное изучение находок. Как обрабатывать бересту я, в принципе, знаю, на истфаке учили. Разверну и попытаюсь прочесть. Это благородное дело должно скрасить досуг археолога-интеллектуала. Даже если этот археолог – чёрный.
«Се азъ Онкифъ Посникъ пишю рукописание при своем животе. В лето 6953 на Прокла прииха в Сосню люди Юреве и осудареве, азъ в том селе осподинъ бы. Наехав розбоемъ на Памфиловъ дворъ, на сына ево на Иванка, животъ розграбили на 20 рублев. Во Стехновомъ дворе наимиту голову отрубили, а и кхъ бе взвесте нетъ, а животъ взяле. У Мартыне дворъ розграбили, да и людей перебили, перекололи, Ондриеву житницу и дворъ розграбили, а взяли на 60 рублевъ. Тако немочно жить».
«Взя есме котьлъ и 350 рублевъ тамо влож до и на капище зарывъ, идеже бе кумиры камены Перунъ, Хърсъ, Дажбогъ, Волосъ, Сварогъ и Сварожичь, Симарглъ, Стрибогъ и Макошь, во круге томъ, и жьрети имъ приносъ. Аже не будьтъ остатка детеи моихъ, никому не можно котьлъ имати, бе бо стрещи кумиры сокровенно, а тому татю чарование творяху. Азъ жерцомъ бы».
Грамота, к моему удовольствию, оказалась действительно большой. Состояла она из двух длинных кусков бересты, распарив которые, я осторожно развернул и зажал под стеклом письменного стола. Сфотографировав начерки, я принялся за расшифровку с оригинала. Понять текст оказалось не так уж сложно. Новгородская орфография середины пятнадцатого века особых затруднений не вызвала, и вскоре я сумел разбить сплошные строчки на отдельные слова, большинство которых оказались знакомы.