Золотая шпора, или Путь Мариуса - стр. 67
– Доложи, что пришел ученик Уго Тарриль с приятелями. Смотри, не перепутай! – сказал ему толстомордый. Голос у него оказался тонкий и скрипучий.
Бормоча "Уго Тарриль, Уго Тарриль", носитель кафтана исчез.
Мариус с Расмусом неловко топтались на дорожке из белого гравия, под аркадой из розового лимонника, обнимавшего витую перголу. Кругом стоял разноголосый щебет. Уго конфиденциально беседовал с жирным привратником. Но беседа их не затянулась. Уго успел спросить:
– Как здоровье, Нильс?
Привратник ответил с ипохондрическим вздохом:
– Простатит, панкреатит с фистулой, папиллома, скорбут в легкой форме…
Тут появился все тот же грязно-коричневый рукосуй и, нервно дернув щекой, сделал широкий приглашающий жест.
Помещение поражало размерами и изобилием активной голубизны, которая отовсюду била в глаза: со стен, с купола (здесь, правда, небесную лазурь живописец разбавил пушистыми напластованиями). Свод поддерживался высокими рифлеными позолоченными колоннами. Пол был выполнен в зеленом камне таф – теплых, глубоких тонов. Ноги утопали в зелени – настолько теплыми и глубокими казались эти тона.
Пройдя несчетными коридорами, анфиладами и лестницами, подняв несметное количество бархатных портьер, друзья оказались перед громадной дверью. Усилие невидимой услужливой руки – и последняя преграда устранена. Вслед за Уго деревенщина из Черных Холмов проникает в громадные покои, где триста человек могут спокойно станцевать гавот, если убрать мебель – громоздкую, как каменные бабы острова Отшельников. И чего только не стоит и не лежит на этой мебели!
Бесконечное множество предметов, о назначении которых ни Мариус, ни Расмус понятия не имеют, фантастически разнообразные, но единые в своей непонятности. Они серебристо мерцают в полумраке ниш. Они радужно искрятся в пламени свечей из бронзовых канделябров. Они гипнотизируют страшной матовой теменью черного дерева. Выделяются два бокаловидных сосуда в человеческий рост из неведомого миру оранжевого металла. Глаз успевает выхватить из нагромождения всякой всячины хитро сплетенный змеевик, соединенный с чем-то явно жароупорным. А из затемненного угла хищно выступает чрезвычайно членистоногое сооружение, оклеенное станиолью. Общий вид комнаты жуток, похоже на хорошо оснащенную камеру пыток.
Подавленные зрелищем, Мариус с Расмусом не сразу заметили человека. А его, казалось, не заметить было нельзя. Величественный старик с седой бородой и длинными волосами, которые в отменном порядке ниспадали ему на плечи. Классическая внешность Предвечного – как ее принято изображать. Облачение старика составлял темно-синий вельветовый балахон без малейших следов перхоти на плечах, отороченный выпушкой из белого меха и украшенный редкими серебряными звездами. В старике, однако, великолепный балахон не превалировал. Глаза – вот что поражало. Удивительные глаза. Темно-серые, с неземной желтой склерой, глубоко посаженные, они содержали мощный коктейль чувств и страстей: участие, доброта, грусть, проницательность, жестокость. Лишь горячий блеск зрачков просачивался из-под бесстрастной маски, которую надел на себя старик в балахоне. Глаза завораживали, перед ними невозможно было хитрить и скрывать, как перед отцом, который все сыновние грехи знает наперед. Причем старый астролог выглядел не просто отцом, но отцом всеобщим – патологоанатомом человеческих душ.