Золотая шпора, или Путь Мариуса - стр. 52
– Это уж мне виднее, – отрезал Расмус. – Говорю – значит, надо.
– Что ж, – неохотно подвел черту Уго. – Пусть будет так. А все-таки зря. Пожалеешь ведь.
– Там посмотрим, отец, – сказал довольный Расмус, посасывая трубку. – Будет лихо, будет и тихо.
И, решив на сегодня все вопросы, отправился на боковую. Поступил, то есть, согласно Учению, в котором сказано: "Не заботьтесь о завтрашнем дне: довольно для каждого дня своей заботы".
…Они ехали, купаясь в пьянящей ауре мая. Вокруг развернулась идиллия, которую так любили изображать придворные пейзажисты эпохи Андреаса Плешивого и которая удивительна, когда встречаешь ее в реальной жизни. Молодые поселянки в цветастых юбках, исключительно легко снимаемых в случае необходимости. Поселянки по – щенячьи жизнерадостны. Они улыбаются во всю ширь смуглых лиц. Ландшафт оживляют купы деревьев, рассеянных в беспорядке на вершинах холмов, на склонах и, наконец, просто где попало. Противовес хаотичным насаждениям – стройные тополиные куртины, упорядоченные, как гренадерская рота на плацу. Но, в том или ином виде – свежая молодая зелень повсюду. Другой визуальный пласт создают круглые рыбные пруды, коих бесчисленное множество. В воде, закатав по колено штаны, орудуют компании благообразных мужичков, радостно наполняющих емкости феерически жирными сазанами и хариусами. Усталый путник на убегающей вдаль дороге. Барашки. Еще барашки. И, повторим еще раз – май, который, собственно, и заставляет воспринимать местность в виде картины придворного мазилы.
– Не впрок природы буйный пир для безответных душ! – пробормотал себе под нос Уго.
Вдруг Расмус узнал место, где он два дня назад метким ударом палкой поверг наземь Непоседу Вилли.
– Стой! – крикнул он главе кавалькады – здоровому бородачу по имени Ласковый Мартин. Все недоуменно повернулись на крик.
– Я сейчас, – и Расмус, соскочив с коня, бросился в заросли. Вот и дерево, к которому он привязал Непоседу, заткнув ему рот гигантским кляпом. Но никакого Непоседы нет и в помине. Видно, кто-то наткнулся на эту тушу и освободил ее. Может, отходит Ввили в одной из ближайших деревень. Вот и слава Богу. А то как-то противно становилось на душе, как вспоминал Расмус этот свой сомнительный подвиг. Убивать нельзя, даже такого лизоблюда, как Непоседа. Поэтому Расмус и не прикончил его, хотя мог бы. Понимал, конечно, что Непоседу, привязанного к дереву, могут сожрать волки, или еще что приключится – но тут уж как судьба распорядится. Ну, а жив остался боксермановский прихвостень – и то хорошо. Расмус облегченно вздохнул и присоединился к спутникам. Он не мог видеть, как после его ухода два юных чертенка с коричневыми подпалинами высунулись из кустов и, добродушно хихикая, ушли под землю.