Зодчий. Жизнь Николая Гумилева - стр. 64

Этот “конквистадор” ничем не похож на свирепого искателя заморского золота… И всем – на расхожего мечтателя романтической и символистской поэзии. И все же Гумилев, отрекшись от своей первой книжки, счел возможным включить именно этот сонет в окончательный вариант “Романтических цветов” – стало быть, в свой “основной корпус”. Правда, последние строки он изменил:

Эта замена, честно говоря, стихи не спасает. Но, видимо, в них сказалось что-то внутренне очень важное, что-то, на что Гумилеву просто еще не хватало слов.

Почти без изменений вошло в основное собрание стихотворение “Греза ночная и темная” (“Оссиан”):

Это и в самом деле не по-юношески мастерское стихотворение – не вдохновенное, но мастерское. Гумилев учится уже не у Бальмонта, а у Брюсова (а через него – у парнасцев) – и учится очень успешно. Не случайно, однако, эта “Греза” – единственное во всей книге стихотворение, связанное с конкретным культурным материалом. Все остальное – и “Сказание о королях”, выразительный отрывок из которого автор тоже позднее перенес в “Романтические цветы”, и посвященная Поляковой “Дева Солнца”, и странная поэма о мудрой “жене” и ее сестре-дриаде (несомненно, связанная с юной Горенко – образы этих двух сестер, вывернутые наизнанку, всплывут через десять лет в “У самого моря”) – все это романтические сказки, фэнтези, иногда красивые, иногда нелепые (“Песня о певце и короле”). Здесь все вперемешку – короли, барды, дриады, Заратустра, Григ… Но ведь что-то от романа фэнтези есть во всем творчестве Гумилева, и надо это в нем принять, чтобы полюбить его. Во всяком случае, его первой (точнее, “нулевой”) книге это сказочное начало придает своеобразную (и обаятельную) цельность.