Зодчий. Жизнь Николая Гумилева - стр. 54

Весной 1904 года Гумилев впервые объяснился Анне Горенко в любви – под неким деревом в Екатерининском парке. В 1905 году он впервые сделал ей предложение и получил отказ. Это стало причиной их первого долгого (на два года) разрыва. В любом случае Анна Горенко Царское Село покинула. Летом того же года Горенко-отец был уволен со службы в Адмиралтействе и под предлогом отсутствия средств отправил жену и детей в Киев, сам же связал свою жизнь с вдовой адмирала Страннолюбского. Гумилев, вероятно, не мог знать подробностей этой истории, не знал он про разыгравшийся тогда же страстный и драматический роман Анны с Владимиром Голенищевым-Кутузовым, студентом-правоведом.

Встреча, произошедшая 24 декабря 1903 года, очень многое определяла в жизни Гумилева до самого конца. Была то проходящая через всю жизнь любовь к женщине или просто зачарованность очень талантливой, сильной и властной (при видимом смирении) человеческой личностью – трудно сказать. Гумилеву с раннего детства приходилось нечто о себе доказывать – себе и другим. Теперь появился постоянный объект. Беда в том, что Ахматова, кажется, меньше всего нуждалась в тех доказательствах мужественности, доблести и независимости, которые Гумилев предоставлял ей.

В разговоре с Одоевцевой он определил свой внутренний возраст как “тринадцать лет”, а возраст Ахматовой как “пятнадцать, переходящие в тридцать”. Пятнадцатый год шел ей в год их первой встречи, тридцатый – в год окончательного расставания. Она была всегда немного старше его – физически будучи на три года младше. “Мальчик, на полгода меня моложе”, несчастно влюбленный в лирическую героиню ахматовской поэмы “У самого моря”, – узнал ли в нем Гумилев себя? В 1921 году – вскоре после смерти Гумилева – Ахматова как будто посвятила поэму его памяти: вписала посвящение в один из экземпляров “Подорожника”. Не случайно самоопределение ее героини – “Я была сильной, злой и веселой” – буквально воспроизведено в знаменитом программном стихотворении из “Огненного столпа”: “Много их, сильных, злых и веселых, убивавших слонов и людей…” Сам Гумилев заставил себя быть сильным – но он не был особенно веселым, и уж конечно у него никогда не получалось быть злым.

И Гумилев, и Аня Горенко, и некоторые другие молодые царскоселы были зачарованы новой культурой – увлекательной, соблазнительной, экзотичной. Но до поры до времени лишь обрывки ее долетали до тихого и недолюбливающего “декадентов” Царского Села – стихи русских и французских символистов, скандальные античные пляски “босоножки” Дункан.