Зодчий из преисподней - стр. 2
– Батюшка, что мне делать?
– Молись. Молитва сильнее всех происков нечистой силы. Сходи пешком в монастырь к Козельщинской Божьей Матери. Бог милостив. Надейся. Причащайся. И – молись, молись, молись. И за нее, и за себя. Оружие против нечистой силы – пост и молитва.
Длинные тонкие пальцы с некрасивыми бугорками суставов теребили краешек кружевного платка на груди.
Далеко за окнами храма пробился сквозь толщу туч лучик осеннего солнца, и сразу несколько янтарно-желтых отблесков озарили притвор.
И сумрак отступил.
Ненадолго.
Парень с гвоздем в груди
Автостанция оказалась типичной и убогой: безликая стеклянная коробка из скрепленных металлическим каркасом серых, словно никогда не мытых огромных стекол. Два затоптанных газончика, два безнадежно осунувшихся от долгих невзгод киоска и такое же унылое и темное кафе с весьма «подходящим» названием – «Версаль».
Только снег украшает эту неживописную местность, его уже навалило порядком – по самую щиколотку.
На обозначенных лишь бордюрами платформах – несколько обтрепанных дедов и неопределенного возраста тучных баб с плотно набитыми ведрами и сумками. Отворачиваются от ветра, ругают стужу, цены, транспорт и правительство… За киоском притаились двое худеньких пацанят в коричневых пальтишках, желто-зеленых шароварах и видавших виды кроссовках, бывших когда-то белыми. Курят, разумеется.
Ветер пронизывает до костей, редкие снежинки остро колют лицо. Но в помещение вокзала Боря Тур заходить не хочет. Похоже, там холоднее, чем на улице. Ледяные сквозняки – от бетонного пола до туманной мглы нелепого высоченного потолка. Затхлым запахом пота веет от стен и старых скамеек.
И отвратительное бахканье насквозь промерзшей металлической двери.
А он надеялся, что последняя железная дверь затворилась за ним сегодня утром. В зловещем тамбуре на проходной колонии. Сначала заскрежетали запоры сзади. Долгая-долгая пауза. И только вслед за ней заскрипела механическая задвижка перед ним.
Он не рванулся, не побежал. Задержался на какой-то миг. И двинулся вперед спокойно и уверенно. Хотя и на негнущихся деревянных ногах.
Вышел. Старательно, от всей души вдохнул воздух свободы. И направился в сторону автостанции – всего каких-то пять-шесть километров. Боря знал – куда. Хорошо помнил дорогу. Почти пять лет мысленно каждый день проходил по этому маршруту. Представлялось это – как радостное, солнечное путешествие. Мечтал о нем. Грезил им. И наконец – амнистия.
И вот – холод и мрак, и вместо радости – съежившаяся в груди тревога. И дрожание на открытой всем ветрам платформе. И от мороза – лишь плохонькая старая курточка, под засаленной на сгибах плащовкой – сбитый комками синтипон. Она давно уже превратилась в демисезонную, а о ее зимнем прошлом напоминает только заношенный воротник из искусственного меха. Черная вязаная шапочка, острый голодный взгляд, нервно напряженные плечи – каждый встречный мгновенно догадается, откуда он: два последних года ХХ века и три первых ХХІ столетия провел за решеткой.