Знамя на Тюильри - стр. 3
Что бы там ни говорили, но аристократ не зарежет своего соседа за два су. С другой стороны, конечно, жестокость голодного бандита более понятна и извинительна, чем людоедство в белых перчатках. Впрочем, я воздержусь от оценок. Достаточно и того, что мой баронский титул не заставил меня забыть своё происхождение, – это обстоятельство послужит мне защитой об обвинений в предвзятости".
Нарастающий грохот приближающегося экипажа прервал его размышления. Цоканье копыт звонко раздавалось в утренней тишине по всему кварталу. Шум смолкнул под самым окном дома префекта полиции. «Неужели ко мне? – удивился он. – Что ещё случилось в такую рань?» Он поспешно выглянул вниз. На улице из обычной закрытой повозки, путаясь в плаще, торопливо вылезал молодой человек, в котором префект полиции сразу узнал Рошамбо, чиновника своей префектуры, несшего сегодня ночное дежурство. Префект полиции нахмурился и, поплотнее запахнув халат, спустился в гостиную. Вошедшей горничной он сделал знак, что не нуждается в докладе и приказал впустить посетителя. Рошамбо не заставил себя ждать.
– Тысяча извинений, господин префект… – начал он ещё на ходу, как только завидел своего начальника, но тот прервал его:
– К черту извинения, Рошамбо… Что случилось?
– Неотложное дело, господин префект. На площади Карусель собирается толпа. Я счёл необходимым поставить вас в известность. В такой день…
– Что за толпа, Рошамбо? Выражайтесь яснее!
– Ничего определённого, господин префект, пока что человек полтораста, но люди все прибывают – обоего пола, всех возрастов и состояний. Общественный порядок ничем не нарушается, но цель собрания неизвестна.
– Почему?
– Из-за ночных гуляний все агенты были задействованы, но за ними уже послано. Думаю, что к этому часу они уже на месте.
– Хорошо, Рошамбо, ждите меня здесь.
Префект полиции позвонил и приказал прислуге подать горячую воду и платье. «Что ж, мемуары придётся отложить, – думал он, поспешно намыливая щеки и подбородок. – А может быть, и в самом деле ещё не время? Подождем, чем закончится эта война. Ведь, в конце концов, важно не то, что я напишу в мемуарах, а то, в каком виде я захочу предстать перед читателями, – не отдалёнными потомками (о, для них я писал бы весело, не стесняясь!), а перед современниками, для которых и пишется большинство мемуаров. Возможно, ещё следует подумать, нужно ли заострять внимание на моем ветеринарском происхождении… А, черт, порезался!»