Знак беды - стр. 17
– Закуси, Потап.
С сонным безразличием на лице Колонденок приподнялся с порога и взял угощение.
– Пьете, а там немцы по мосту ходят, – сказала Степанида с легким укором, больше, чтобы нарушить неловкую тишину в хате.
– Правильно, ходят, – согласился Гуж. – Еще пару дней, и будут ездить. Германская деловитость!
– А зачем им тут ездить? Что у них, в Германии своих дорог недохват? – недобро прижмурилась Степанида. Гуж испытующе посмотрел на нее и, будто еж, недовольно фыркнул.
– Очень ты умная, гляжу! Недаром активисткой была. Не отреклась еще?
– А от чего это мне отрекаться? Я не злодейка какая. Пусть злодеи от своего отрекаются.
– Намекаешь? На кого намекаешь? – насторожился Гуж.
– На некоторых. Которые сегодня одни, а завтра другие!
«Да замолчи ты, баба! – мысленно внушал ей Петрок. – Чего ты заедаешься? Разве не видишь, кто перед тобой?»
Видно, Степанида и еще хотела что-то сказать, но остановилась и только метнула злым взглядом в сторону Гужа, потом таким же на Петрока и Колонденка. Однако и одного взгляда для Гужа оказалось достаточно, и он угрожающе привстал за столом.
– Ты где шляешься? Что на дорогах высматриваешь? Почему ты со двора, когда гости в дом?
– Я корову пасла. Вон же хозяин в хате.
– Что он могет, хозяин твой? Он и курицу не пощупает! А нам закусь требуется.
– Еще чего?
– Закусь, говорю, хорошая. Как для представителей немецкой власти!
– Давно вы такие представители? – вспыхнула Степанида, и Петрок почувствовал, что сейчас случится непоправимое.
– Баба, молчи! – крикнул он с напускной строгостью. – Жарь яишню! Слыхала мой приказ?
Гуж одобрительно заржал за столом, а Степанида молча повернулась и вышла в сени. Дверь за ней осталась раскрытой, и Колонденок затворил ее, оставаясь все там же, у порога. Гуж, однако, быстро согнал с лица улыбку.
– Вон какая она, твоя баба! Знаешь, что немцы с такими делают?
– Ну, слыхал. Только это…
– Вешают! На телеграфных столбах! – Гуж пристукнул увесистым кулаком по столу. Почувствовав, как холодеет внутри, Петрок весь сжался, втянул голову в плечи. – Немцы с такими не чикаются. И мы не будем! Повесим с десяток, чтоб другим неповадно было, – гремел Гуж.
– Да она так, она не со зла, – слабо попытался оправдать Петрок Степаниду.
– А с чего же тогда? С доброты, скажешь? Коммунистка она, – вдруг заключил Гуж.
– Да нет. Она языком только.
– Во-во, языкастая! Язык – что весло. Не вырвали еще? Так вырвут!
Петрок мучительно соображал, что сказать, как защитить жену, которую очень просто могли погубить эти двое. Он знал, что сама она не побережется, скорее наоборот. Особенно если разозлится, то никому не уступит, будь перед ней хоть сам господь бог. Гуж, видно, тоже почувствовал это и вдруг перевел разговор на другое: