Размер шрифта
-
+

Змея в тени орла - стр. 37

«Как мы шли…» – рывком вспомнила Эфа. И поспешно принялась давить, прятать воспоминания.

«Крейсер „Гончая“, ушедший в дальний поиск…»

Набор слов. Просто набор незнакомых, непривычно звучащих слов.

Как мы шли, разбивая лбы о лед,
Каждый рвался лишь вперед,
Вряд ли кто-то нас поймет и простит.
Но мы шли, разбивая ноги в кровь,
Признавая лишь любовь,
Нас тянула к себе боль как магнит…

Струны лютни приглушенно рокотали. Не играют так на лютнях. Так вообще ни на чем не играют, но только так должна звучать эта непонятная, словно на чужом языке сложенная песня.

Боги обрубят крылья.
Тем, кто взлетел, осталось упасть.
Звезды покрылись пылью.
Друг, если можешь, не дай мне пропасть.
Если захочешь выжить.
Рот – на замок и захлопни глаза.
Только ты слышишь, слышишь…
Где-то вдали прогремела гроза.
Как тогда…

Стать мужчиной? Эфа была уверена, что в мужском обличье она поймет эту песню. Не так, как понимают, а правильнее сказать – принимают непонятные стихи или чуждую музыку. Она поймет эту песню, как давно знакомую.

Вспомнит?

Да. Может быть.

Но становиться мужчиной Разящая не собиралась. Она не любила вспоминать. К тому же мужчина был слаб. Даже когда у него появлялась мысль запереть Эфу в глубине своего разума, Разящая легко брала верх.

Стук захлопнутой двери
Хуже, чем выстрел под сердце. В упор.
Все мы устали верить.
Кто не убийца, тот, стало быть, вор.
Только мне снятся звезды,
И я не верю, что так нужно стрелять.
Друг, ведь еще не поздно
Снова вернуться и все переиграть.1

Поздно.

Поздно. Ничего не вернуть. И не нужно ничего возвращать. Нельзя.

– Ну и хватит с вас орочьих песен, – Йорик протянул лютню Эссору. – Твоя очередь.

Эльф поморщился. Лютню взял и положил на траву рядом. Так и сидели все. Молча. В лагере кипела предотбойная жизнь. Там шумели голоса. Стучали топоры. Где-то звенели посудой. А здесь тихо было.

– Плохая песня, – изрек наконец Стаф. Кентавр лежал, изящно подогнув под себя ноги и расслабленно сутулясь человеческим торсом. – Но хорошая. Как после нее петь?

– Откуда она у тебя? – хмуро поинтересовался Ивир. – Из дома?

– Может быть, – Йорик пожал плечами. – Какая разница?

Разница была, и он это знал. И все знали. Йорик никогда раньше не пел песен «из дома». Другие – да. Пели. Вспоминали. И песни, такие разные, были все-таки похожи. Разные миры, но время – одно. С разбросом в несколько десятков, может быть, в сотню лет.

Только Рашид…

Когда перевертыш появился на полигоне, у него было с собой оружие, не знакомое никому на Острове. Йорик, тогда еще десятник, да и десятник-то лишь потенциальный, безошибочно опознал в небольшой изящно выгнутой вещице легкое плазменное ружье. Оформленное непривычно, но все-таки знакомо. Просто есть вещи, которые в любых мирах делаются более-менее похожими. Потому что рассчитаны на людей.

Страница 37