Змеиное золото. Лиходолье - стр. 31
Самые обычные деревянные четки с тусклой медной монеткой, плотно насаженной на узел.
Теперь понятно, почему она так небрежно обращается с таррами – у нее другой инструмент для предсказаний, такой, о котором я только слышала от Ровины, но никогда не видела в деле. Четки, где каждая бусина покрыта особой резьбой, понять смысл которой может только владелец. Колдовское ромалийское украшение, где бусины иногда сами по себе меняются местами, несмотря на то что нанизаны на общий шнурок.
– Искра, она не играла, – негромко произнесла я, наклонившись к самому уху оборотня. – Она колдовала.
Харлекин недоверчиво вскинулся, метнул настороженный взгляд в сторону лирхи, которая повернулась и забралась в фургон, оставив полог отдернутым. Торопливо проглотил остатки каши, встал, вытащил из телеги наши сумки, взял меня за локоть и повел к Царе.
Внутри ее фургона было светло – дневной свет проникал сквозь небольшие оконца, прорезанные в полотнище и затянутые тонехоньким, почти прозрачным шелком. Вещи, которые у Ровины обычно были разбросаны где ни попадя, были аккуратно сложены в плетеные короба, стоявшие вдоль стен фургона. На полу вытертый, но чистый ковер со слегка выцветшим пестрым узором, штабеля из крохотных сундучков с узорчатыми крышками, а в углу расположились плотно прикрытые корзины, кувшинчики и берестяные туески. Свернутая в трубку постель, ярко-красный с золотым шитьем платок, небрежно брошенный на крышку одного из сундуков, и ворох оборчатых юбок, разноцветной волной выглядывающий из высокой бельевой корзины.
И все. На удивление скромное для лирхи жилище. Впрочем, Ровинин фургон, где в кажущемся беспорядке посторонний человек мог сломать не только ногу, но и шею, был единственным виданным мною местом обитания ромалийской гадалки, а судить всех товарок по одной-единственной представительнице не слишком мудро.
Сама Цара ожидала нас, сидя на ковре и поджав ноги. Разделенная надвое стопка тарр лежала рядом с ее левой рукой, унизанной тонкими, с льняную нитку, серебряными браслетами, которые тихонечко позванивали при каждом движении крепкого запястья.
Лирха подняла на нас глаза, темные-темные, почти черные, недовольно поджала губы.
– Я звала только тебя, Ясмия.
Искра усмехнулся, одним движением стряхивая наши пожитки на пол фургона, и задернул полог у входа, аккуратно затягивая тесемки, не дающие плотной ткани болтаться во время поездки.
– Ты – сторожевой пес табора, лирха Цара, а я сторожу свою госпожу. Как ты не можешь покинуть свой народ, так и я не собираюсь оставлять Мию наедине с тобой. Без обид.