Злая память - стр. 47
– Не понял. – похоже Побилат, действительно, не сразу сообразил к чему это клонит Князев.
– Давай-ка, парень, чтоб не выглядеть в твоих глазах «тупым солдафоном», живущим исключительно по уставу, я попытаюсь тебе (человеку с высшим образованием) кое-что сейчас разжевать. – Валерий усадил лейтенанта за стол напротив себя, после чего и продолжил. – Надеюсь, ты не станешь спорить с тем, что на войне легко приобретаются навыки выживания в экстремальных условиях? В то же время, напрочь исчезает умение жить нормальной человеческой жизнью. Для многих пацанов, война не закончится Чечней или Кавказом, она будет продолжаться до самой смерти. Потому как психология войны необратимо перестраивает наши мозги. Здесь, как с алкоголем или табаком. Легко сделать первую затяжку, выпить первую рюмку и практически невозможно отказаться от последней сигареты или последних ста граммов. Солдаты прошедшие пекло (за редким исключением), вернутся домой уже другими. Слышал что-нибудь, об «афганском синдроме»?
– Ну, вроде как.
– Уверяю тебя, что «чеченский синдром» обещает быть намного страшнее. Афганские моджахеды остались там, за границей Таджикистана. В определённой степени о них можно и забыть. Тогда как чеченские боевики, могут объявиться где угодно. По сути, они граждане России. А кроме того, большинству россиян, как впрочем и многим военнослужащим, до сих пор не понятно, за что и против кого мы здесь сражаемся. Потому, и домой мы вернемся, в определённой степени, непонятыми.
Если попытаешься возразить мне: дескать, в отличие от многих, у тебя имеется конкретная цель: отомстить за брата. При этом, ты всерьёз намереваешься ввязаться во всё это дерьмо. Тогда будь готов и к тому, что на Родину ты вернешься с особым жизненным опытом. Опытом хищника, а быть может, и с напрочь свёрнутой башкой. Опять же, если ещё повезет вернуться. В чем я весьма сомневаюсь.
Парни прошедшие войну, образно выражаясь: подчас, так и не могут выйти из боя. Это о них говорят: пришел с войны, но с войны не вернулся.
Ну, чего ты всё время лыбишься? Не веришь? – Князев заметил едва мелькнувшую ухмылку, на губах Побилата. В ней читалась конкретная мысль: дескать, не учи меня жить, лучше сразу дай автомат. – Считаешь себя исключительным? А ведь я встречал мужиков и покрепче тебя. И поумнее, и повыносливей. Кому-то из них и на «гражданке» казалось, что вокруг одни враги и каждую минуту ожидали нападения. Другие напротив, уходили в себя. Уходили ото всех и от всего, что могло бы напомнить им о военном прошлом. Замыкались в своем внутреннем мире, заполненном страхом и ужасом пережитого.