Зимопись. Путь домой. Веди - стр. 6
Стало понятно, почему некоторым нравятся не живые люди, а силиконовые куклы или игрушки из секс-шопа. Рябой мне только что объяснил. Его позиция была неприятна, мне душа не позволяла сказать «Мне не нужен человек…», но в том, что все люди разные, жизнь убедила меня давно. Каждому свое. Рябому – ненасытная демониха, кому-то – всегда доступный андроид с внешностью фотомодели или силиконовый друг, а мне – Зарина.
Я буркнул под нос:
– Тебе бы на ту сторону реки…
Жить одним из мужей при женщине из страны башен – почти то же, что происходило у нас сейчас и чему так радовался Рябой. Там система называлась законами Аллы, здесь – более прямо. Рабство. А что же еще, если свободы нет, и за инакомыслие и непослушание карают смертью?
– А что там? – заинтересованно глянул на меня Рябой.
– Все, что тебе так понравилось.
Донесся окрик, и мы умолкли – разговаривать между собой не по делу нам запрещалось. По делу можно было говорить в присутствии хозяйки или когда отправлены работать совместно. Ева сделала выводы из поимки себя и Адама, теперь она не хотела, чтобы рабы лишний раз оказывались вместе. Для налаживания нормальной жизни ей нужен был напарник. Новый Адам. Это нам объявили, как план на ближайшее будущее:
– Мы пойдем за Адамом.
Когда звучало определение «новый», мозги Рябого были заняты или вовсе отключены, и теперь он испугался. Слухи о воскресавших демонах-мстителях просто так из головы не исчезают.
– Адам вернется к Еве? – Голос Рябого дрогнул.
– Обязательно. Завтра идем за новым отражением.
За «отражением»? Странное слово. Надо выяснить смысл, если он есть.
Ни завтра, ни послезавтра мы опять никуда не пошли. Рябой ублажал Еву, между бурными схватками он отдыхал, а всю работу выполнял я – был мальчиком на побегушках и мастером на все руки. Не то чтобы я очень уставал, но врожденное чувство справедливости заставляло меня глядеть на напарника волком. В конце концов, мы оба рабы, Рябой даже рабее меня, поскольку пришел вторым и именно я сохранил ему жизнь. Мог бы иногда помогать.
Рябой делал вид, что устает неимоверно. Актер из него был никудышный, но как любовник он Еву устраивал, и его переигрывание с изображением постоянной жуткой усталости осталось вне ее внимания. Мне оставалось смиряться.
Так продолжалось несколько дней. На пятые сутки утром я долго валялся на сене, наслаждаясь благословенной тишиной, когда меня позвали:
– Чапа! Сделай быстрый завтрак и готовь лошадей.
Выезжаем, наконец. Трупы смердели, при западном ветре дышать было невыносимо. Еву, все эти дни негодовавшую от запаха мужского пота, трупная вонь не смущала. Впрочем, про гниющих мертвяков она тоже не забыла: