Зимопись. Путь домой. Веди - стр. 20
Надо же, наш язык даже не предназначен для признания других общностей равными себе. Мы – человечество, а остальные твари (в изначальном смысле, от глагола «сотворены») – просто твари (в другом, обидном смысле) по сравнению с нами. Кто круче – тот и прав. Сейчас правой была Ева. Всегда.
– Имею в виду всех, – закончил я. – Говорят, в такие моменты приходят очень интересные ощущения и новые мысли.
– Ева не поняла. В чем здесь удовольствие?
– А в чем удовольствие от пряток?
– В выигрыше. Ты проигрываешь – Ева получает удовольствие. Какое удовольствие Ева получит, если на время будет вынуждена обслуживать раба?
– В том и дело! Поставить себя на место другого…
Опять едва не вылетело неприменимое в условиях чужой правды слово «человека». Я просто повторил:
– На место другого – это само по себе сильное ощущение.
– Ева еще поняла бы, если бы Чапа был нормальным самцом, и вот это, – в мою сторону, в район бедер, дернулась ее рука – настолько быстро, что я засек лишь смазанное движение, – висело бы не для украшения и поливки. Тесно поиграть с рабом как рабыня – такую игру Ева попробовала бы, но ты ни что не годен.
Коснувшись меня, ладонь Евы вернулась на место. Я сидел ни жив ни мертв. После жарких и, главное, регулярных любовных баталий с Зариной организм в нужном объеме вырабатывал все необходимое и удивлялся, что выработку не используют по назначению. Душевные вопросы его не волновали. Если в понятие «обслуживать» Ева однажды внесет активные ласки, то я не ручаюсь…
Черт бы побрал мое тело с его собственными запросами и неподконтрольной разуму идеологией! Сонно ворочаясь, запросы тела проснулись, как медведь в конце зимы: «Уже весна или мне почудилось?» Я вскочил и помчался прочь, на ходу крича:
– Новая игра! Догонялки! – Только бы Ева не заметила, что медвежья спячка висит, как говорится, на волоске, а если быть до конца откровенным, то уже прошла указанную стадию. – Нужно догнать другого и дотронуться, например, до его спины, и тогда догонять должен тот, кого догнали!
Ева дослушала пояснения и лишь тогда бросилась вдогонку.
– Поймала!
Удар в спину опрокинул меня на траву. Я успел сгруппироваться и совершить кувырок, чтоб ничего не повредить – лучше чуть-чуть помять сразу много мышц и костей, чем сильно – одну. Встал я с трудом, потирая ушибленное.
Ева улыбнулась:
– Догоняй!
Будь я птицей, у меня получилось бы. Как-то раз, в детстве, я выстрелил из рогатки в летавших над головой стрижей. Мне казалось, что я с рогаткой – охотник, а птицы, соответственно, – дичь. Наивный. Запущенный мной стальной шарик, добытый из подшипника, сначала разогнал птиц, но затем две из них с разных сторон подлетели к несущемуся снаряду, сопроводили в течение пары секунд, после чего поняли, что он неопасен и несъедобен, и продолжили заниматься привычным делом – кружить и выяснять между собой отношения или делиться сплетнями – или что они там, в вышине, обычно делают. Для меня стало откровением, что не я был охотником. Птицы не восприняли серьезной угрозой мой снаряд – для человека опасный и, как рассказывали, даже смертельный, если угодит, к примеру, в висок. Все мои усилия, оказались, перефразируя поговорку, стрижам на смех. Выводы я сделал правильные: можно быть сильным, а можно быть быстрым. А лучше быть умным, чтобы видеть разницу и как-то использовать.