Зимнее волшебство - стр. 24
– Тебе горько, что меня не занесло снегом или не раздавило льдом! – пробормотал он.
Нижняя губа его задрожала, и по лицу разлилась горькая улыбка. Он сошёл со ступеней и опустил жену наземь.
– Пусть будет по-твоему! – сказал он.
И, отвернувшись от жены, он пошёл к лодке. Там дурачок Петруша, стиснув зубы, дрожа и прыгая на одной ноге, тащил лодку в воду.
– Куда ты? – спросил его Литвинов.
– Больно мне, ваше высокоблагородие! Я утонуть хочу… Покойникам не больно…
Литвинов прыгнул в лодку. Дурачок полез за ним.
– Прощай, Наташа! – крикнул помещик. – Пусть будет по-твоему! Получай то, чего ждала, стоя здесь на холоде! С Богом!
Дурачок взмахнул вёслами, и лодка, толкнувшись о большую льдину, поплыла навстречу высоким волнам.
– Греби, Петруша, греби! – говорил Литвинов. – Дальше, дальше!
Литвинов, держась за края лодки, качался и глядел назад. Исчезла его Наташа, исчезли огоньки от трубок, исчез наконец берег…
– Воротись! – услышал он женский надорванный голос.
И в этом «воротись», казалось ему, слышалось отчаяние.
– Воротись!
У Литвинова забилось сердце… Его звала жена; а тут ещё на берегу в церкви зазвонили к Рождественской заутрене.
– Воротись! – повторил с мольбой тот же голос.
Эхо повторило это слово. Протрещали это слово льдины, взвизгнул его ветер, да и Рождественский звон говорил: «Воротись».
– Едем назад! – сказал Литвинов, дёрнув дурачка за рукав.
Но дурачок не слышал. Стиснув зубы от боли и глядя с надеждою в даль, он работал своими длинными руками… Ему никто не кричал «воротись», а боль в нерве, начавшаяся сызмальства, делалась всё острее и жгучей… Литвинов схватил его за руки и потянул их назад. Но руки были тверды, как камень, и не легко было оторвать их от вёсел. Да и поздно было. Навстречу лодке неслась громадная льдина. Эта льдина должна была избавить навсегда Петрушу от боли…
До утра простояла бледная женщина на берегу моря. Когда её, полузамёрзшую и изнемогшую от нравственной муки, отнесли домой и уложили в постель, губы её всё ещё продолжали шептать: «Воротись!»
В ночь под Рождество она полюбила своего мужа…
А. Чехов
На святках
– Что писать? – спросил Егор и умокнул перо. Василиса не виделась со своею дочерью уже четыре года. Дочь Ефимья после свадьбы уехала с мужем в Петербург, прислала два письма и потом как в воду канула; ни слуху ни духу. И доила ли старуха корову на рассвете, топила ли печку, дремала ли ночью – и всё думала об одном: как-то там Ефимья, жива ли. Надо бы послать письмо, но старик писать не умел, а попросить было некого.
Но вот пришли Святки, и Василиса не вытерпела и пошла в трактир к Егору, хозяйкиному брату, который, как пришёл со службы, так и сидел всё дома, в трактире, и ничего не делал; про него говорили, что он может хорошо писать письма, ежели ему заплатить как следует. Василиса поговорила в трактире с кухаркой, потом с хозяйкой, потом с самим Егором. Сошлись на пятиалтынном.