ZигZаги Vойны 2024 - стр. 27

– Нету твоей хозяйки больше, – увещевал Иванович верного пса. – Кого тебе тут сторожить?

Но тоска по любимому человеку у оказалась сильнее голода и холода.

Пожары в эти дни часто вспыхивали то тут, то там, раскурочивая до самого днища построенные людскими руками жилища. Люди выходили на улицу и беспомощно наблюдали, где горит, где дымит, куда опять прилетело, вот только помочь ничем не могли. Больше двадцати домов остались без крыш и стен…

Дом, в котором жили Мария с матерью, стоял в центре посёлка. Двухэтажный, с шестнадцатью квартирами в трёх подъездах, он был виден издалека, так как находился на самой высокой точке посёлка. Заметен, а значит, и хорошая мишень для артиллерии. В доме был подвал, тянущийся через все подъезды, сверху надёжно прикрытый толстыми плитами. Сюда, в подвал дома, стали собираться те, кто остался без жилья, кто боялся находиться дома. Шли сами, с детьми, внуками. Кто в чём был, как застала их беда – одежду для них, постельное бельё, одеяла приходилось уже потом искать и приносить в подвал. Сорок с лишним человек собралось здесь, и прожили они в подвале три недели. Кто-то привёз плиту и газовый баллон, чтобы было на чём готовить еду, кто-то достал электрогенератор, что позволило провести свет. Сюда будут приходить люди со всего посёлка и даже из соседнего села погреться, поесть, переночевать, зарядить телефоны, узнать новости, что где происходит, о судьбе родственников расспросить, потому что многие с начала штурма бросились в бега, спасая детей. Председатель поселкового совета так быстро смотался, что бросил своих коров, и они ревели в сарае так, что солдаты пошли по соседям с просьбой их подоить:

– Кормить мы кормит, а доить никто не умеет.

Были и такие, кто приходил в подвал с просьбой налить сто граммов, отвести душу. Или подлечиться, аптека ведь закрыта, а в посёлке много людей с ковидом, диабетиков, гипертоников. Лекарствами делились, измеряли давление, а кому и перевязки делали, раненых хватало. И каждый был рад поделиться тем, что у него было.

В школьном бомбоубежище тоже приютились люди, больше ста человек. Помещение там просторнее, глубоко уходящее в землю, вместо потолка – плита толщиной в метр, и главное – три выхода на поверхность, завалит один – выберешься через соседние. Справа у стены установили лежаки с постелью, а слева – ряд стульев, старых деревянных кресел из актового зала, столы, за которыми можно было поесть. Две женщины варили в больших кастрюлях еду и привозили машиной, кормили приютившихся. Терпеливо люди становились в очередь с тарелками, в которые им наливали первое, съев всё, подходили за кашей или макаронами. Кто-то лежал, укрывшись по самые глаза одеялом, приходил в себя после пережитого, другие слушали музыку из радиоприёмника, выбирались на улицу глотнуть чистого морозного воздуха и вновь спускались обратно. В дальнем углу сидело трое взрослых и девочка лет десяти, беженцы из Волновахи. Выбраться из города живыми удавалось не всем, раздосадованные, в агонии укры стреляли и по пробирающимся людям, и по машинам. Этим беженцам помогли солдаты ДНР, прикрыли огнём, когда они перебежками, прячась за гаражи, выбирались на окраину города. Шёл мелкий дождь, а эти четверо, вздрагивая поминутно от взрывов, прячась за деревья посадки и пережидая, пока проедет техника, брели по дороге на север. Прошли они так 19 километров. Увидев их в подвале и узнав, что они выбрались из Волновахи, Мария бросилась, чтобы узнать, что там в городе. Дело в том, что в Волновахе жили две её двоюродные сестры, племянница и племянник. Вестей от них не было, связи ведь никакой. Рассказ этих людей был страшен. Город наполовину разрушен. У автовокзала шло танковое сражение, ни автовокзала, ни церкви, ни кафе – ничего не осталось, одни развалины. И от домов поблизости – только груды кирпичей и мусора. В это трудно было поверить. Женщины, рассказывая, держались, а мужчина плакал. Рядом с девочкой лежал, свернувшись клубочком, чёрный кот. Он был единственным из них, для кого все беды уже закончились.