Размер шрифта
-
+

Зигзаги судеб и времён (Из записок старого опера) - стр. 14

Я в некотором замешательстве вопросительно посмотрел на деда, потом на улыбающуюся Елизавету, а он продолжал куражиться:

– Вот послухай. Первая чарка, которую выпивает казак – застольная с дузьяками за праздничным столом, пьют её дюже много разов. Вторая – стременная, енто когда казак ногу ставит в стремя. Третью чарку кличут закурганной, енто когда казак прощается с любушкой за последним базом перед дальней дорогой. А вот четвёртая – коню в морду, енто когда казак ускакал в степь. Он останавливается, сам себе наливает четвёртую чарку, а потом целует коня в морду. А покуда ты ешо молод, как куга зелёная, то отведай узвару[93]:

– Лизавета, милушка, принеси вьюноше узвару.

Елизавета принесла запотевший кувшин с взваром и налила его мне в огромный стакан, который я мысленно назвал «сиротским». Она ласково проговорила:

– Лександра, кушайтя, не гребуйтя[94] нашим угошшением.

Дед Воробей перекрестил рот и произнёс скороговоркой:

– Сохрани нас, Боже, от бешеной воши! – выпил стопку водки, крякнул и, утиркой вытирая усы и бороду, задумчиво сообщил:

– Водочка гамазейная[95] хороша, но николаевская была дюже лучше, крепше.

Я же выпил холодный, ароматный взвар.

Тут дедуня, поёрзав на лавке, вдруг запел высоким, старческим, дрожащим и надтреснутым голосом:

– Полно вам, снежочки, на талой земле лежать…
Полно вам, ребятушки, горе горевать…
Оставим тоску-печаль по тёмным по лесам,
Станем привыкать мы к азиятской стороне.
Станем доставать ружжо и шапку, и суму,
Станем забывать отца и матерь, и жену…

При этом он пристукивал своей клюкой об пол и притопывал ногой в такт песни. Окончив петь, дед закашлялся, а затем привстал из-за стола, опершись левой рукой на свою клюку, и, вытянув правую руку с сжатым кулаком, в котором ему явно чудилась твёрдая рукоять его боевой шашки с туго затянутым темляком[96], так же громко, по-петушиному, скомандовал:

– Сотня, шашки вон, вперёд, намётом, лавой, марш, марш!..

В это время дедуня ощущал себя вахмистром на своём верном донце Воронке в суровом бою далёкой Первой мировой войны.

Лизавета, тихо сидевшая на приступке у печи, всплеснула руками и воскликнула:

– Ну исто Аника-воин[97] – ерпыль[98] настояшший!

Дед Воробей, раззадорившись, уже не крестясь, выпил вторую чарку со словами:

– Спаси нас, Боже, от бешеной воши!



Было заметно, что он захмелел. Молчаливая Елизавета, что-то ворча себе под нос, тайком убрала чекушку с остатками водки – да так, что дед этого не заметил.

Он же, отведав каймака[99] с бурсаком, резво, по-молодецки хлопнул себя ладонями по коленям, расправил усы со словами:

Страница 14