Зигзаги судеб и времён (Из записок старого опера) - стр. 14
Я в некотором замешательстве вопросительно посмотрел на деда, потом на улыбающуюся Елизавету, а он продолжал куражиться:
– Вот послухай. Первая чарка, которую выпивает казак – застольная с дузьяками за праздничным столом, пьют её дюже много разов. Вторая – стременная, енто когда казак ногу ставит в стремя. Третью чарку кличут закурганной, енто когда казак прощается с любушкой за последним базом перед дальней дорогой. А вот четвёртая – коню в морду, енто когда казак ускакал в степь. Он останавливается, сам себе наливает четвёртую чарку, а потом целует коня в морду. А покуда ты ешо молод, как куга зелёная, то отведай узвару[93]:
– Лизавета, милушка, принеси вьюноше узвару.
Елизавета принесла запотевший кувшин с взваром и налила его мне в огромный стакан, который я мысленно назвал «сиротским». Она ласково проговорила:
– Лександра, кушайтя, не гребуйтя[94] нашим угошшением.
Дед Воробей перекрестил рот и произнёс скороговоркой:
– Сохрани нас, Боже, от бешеной воши! – выпил стопку водки, крякнул и, утиркой вытирая усы и бороду, задумчиво сообщил:
– Водочка гамазейная[95] хороша, но николаевская была дюже лучше, крепше.
Я же выпил холодный, ароматный взвар.
Тут дедуня, поёрзав на лавке, вдруг запел высоким, старческим, дрожащим и надтреснутым голосом:
При этом он пристукивал своей клюкой об пол и притопывал ногой в такт песни. Окончив петь, дед закашлялся, а затем привстал из-за стола, опершись левой рукой на свою клюку, и, вытянув правую руку с сжатым кулаком, в котором ему явно чудилась твёрдая рукоять его боевой шашки с туго затянутым темляком[96], так же громко, по-петушиному, скомандовал:
– Сотня, шашки вон, вперёд, намётом, лавой, марш, марш!..
В это время дедуня ощущал себя вахмистром на своём верном донце Воронке в суровом бою далёкой Первой мировой войны.
Лизавета, тихо сидевшая на приступке у печи, всплеснула руками и воскликнула:
– Ну исто Аника-воин[97] – ерпыль[98] настояшший!
Дед Воробей, раззадорившись, уже не крестясь, выпил вторую чарку со словами:
– Спаси нас, Боже, от бешеной воши!
Было заметно, что он захмелел. Молчаливая Елизавета, что-то ворча себе под нос, тайком убрала чекушку с остатками водки – да так, что дед этого не заметил.
Он же, отведав каймака[99] с бурсаком, резво, по-молодецки хлопнул себя ладонями по коленям, расправил усы со словами: